Помеченный смертью
Шрифт:
– Ничего.
– Он не рассказывал о себе, когда вы с ним общались?
– А что он мог мне рассказать?
– Что-нибудь из своей прежней жизни.
– У него ее не было – прежней жизни.
– Но человек-то был. Пусть не Рябов. Пусть он когда-то носил другую фамилию. Но ведь он был. У него были мать и отец. Без них ведь никак. Правильно? Они его воспитывали, он подрастал год за годом. Так? Он же не мог появиться на свет сразу взрослым.
– Да.
– Значит, он мог что-то рассказывать вам о себе?
– Нет.
– Почему?
– Он не помнил о своей прежней жизни ничего. Ни одного дня из прожитого, ни одного лица. Все забыл. Его заставили это сделать.
– Кто? Вы?
– Не я. Кто-то, кто работал с ним до меня.
– А кто с ним работал?
– Этого я не знаю. Режим секретности соблюдался очень строго. Просто однажды меня пригласили и сказали: «Вот вам человек. Фамилия его будет, ну предположим, Рябов. От него требуется то-то и то-то. Действуйте».
– А что от него требовалось? – заинтересовался Виталий Борисович.
– Низкие болевой и психоэмоциональный порог, готовность беспрекословно выполнять приказ, абсолютная управляемость…
– А такое возможно?
– Что именно? – не понял Морозов.
– Вот так взять и наделить человека перечисленными качествами.
– Да.
– Мне, честно говоря, верится с трудом.
– Ну почему же? – Морозов даже руками развел. – У вас есть ребенок?
– Есть, – ответил Виталий Борисович, замешкавшись от неожиданности вопроса.
– Мальчик? Девочка?
– Мальчик.
– Вы занимаетесь его воспитанием? Объясняете, что такое хорошо и что такое плохо? Он впитывает все, как губка. И если бы вы один занимались сыном, только вы, и никто больше, вы смогли бы вылепить его характер таким, каким пожелаете. Мужественным, сметливым, умелым. В действительности все обстоит немного иначе. Кроме вас, есть еще ваша жена, школа, улица, бабушка с дедушкой, так что ребенок испытывает влияние с разных сторон. И чистоты эксперимента не получается. А вот у нас эта чистота была.
– В случае с Рябовым?
– Да. Его заставили забыть все, что он знал прежде, и написали его жизнь заново. Был чистый лист, и вдруг его заполнили текстом.
– Он опасен?
– Рябов?
– Да, Рябов.
Морозов задумался. Бородин следил за выражением его лица с нескрываемым интересом.
– Смотря для кого, если уж говорить об опасности, – сказал доктор после паузы. – Для людей, которые его контролируют, он не опаснее ребенка.
– А кто его контролирует? – быстро спросил Виталий Борисович.
– Не знаю.
– Но контроль есть?
– Обязательно! – уверенно ответил Морозов. – Сам по себе Рябов – ничто. Он как механизм, который кто-то извне то включает, то выключает.
– И кто бы это мог быть? Кто он, этот выключающий?
– Начнем с того, что Рябов появился не из ниоткуда. Его родители – спецслужбы, тогдашний КГБ.
– Но сейчас в преемнице КГБ, в ФСБ, ничего не знают о Рябове.
– А в КГБ и тогда о Рябове ничего не знали, – спокойно сказал Морозов.
– Вот как? – удивился Виталий Борисович.
– Я так думаю. Это была тщательно законспирированная операция, и вряд ли кто-то еще, кроме прямых ее участников, что-то знал о происходящем. Не знают и сейчас.
– Хорошо, – согласился Виталий Борисович. – Пусть будет КГБ, ФСБ или как оно там называется. Кто еще может быть рядом с Рябовым?
– Врач.
– Врач? – удивился Виталий Борисович.
– Да. Хороший врач, специализирующийся в психотерапии.
– Как вы?
– Как я. Очень узкая специализация. Где-то на границе между высокой наукой и шарлатанством.
Виталий Борисович недоверчиво засмеялся, но Морозов качнул головой.
– Я не шучу. Там же начинается запредельная область. Наука еще не знает всего, это мозг, поймите, это очень сложно, там все темно и потому во многом недоступно, и так хочется назвать это шарлатанством.
– Потому что непонятно?
– Да.
– А вы сами понимаете, что делаете?
– В общем, понимаю. Хотя и не все.
– Итак, врач, – подытожил Виталий Борисович.
– Да. Хороший специалист.
– Но специализация, как вы говорите, узкая. Таких умельцев, следовательно, наперечет. И получается, что мы этого врача можем вычислить, найти. Так?
– Вряд ли.
– Почему?
– Это мог быть кто-то, кто все время работал по закрытой тематике.
– Разве среди врачей такое бывает?
– Сколько угодно. Если человек придумал новую ракету или двигатель для подводной лодки – его ведь секретят. Так и в медицине. Есть закрытые темы, институты, закрытые ученые.
Сплошной ребус получается. Рябова нет. В службе безопасности о нем тоже ничего не слышали. И врач, который им мог заниматься, наверняка засекречен.
– Но не мог же он появиться совсем ниоткуда! – сказал Виталий Борисович. – У него должно быть какое-то прошлое. Имя настоящее, наконец!
– А имя есть.
– И вы его знаете?
– Думаю, да. Кирилл Митяев.
Виталий Борисович засмеялся, и его смех звучал совсем невесело.
– Митяев? – переспросил. – Кирилл Дмитриевич? Метеоролог?