Порченная кровь
Шрифт:
— Ты что, предлагаешь нам пожертвовать жизнями на благо Империи? Предать лорда Валариса и умереть, чтобы другие жили?
Август кивнул:
— Ну да, я имею в виду как раз это.
Райнер вздохнул. С того момента, как Манфред заключил договор с Валарисом, Райнер пытался что-то сделать: добыть камень, принести его темному эльфу, освободить Манфреда... а затем сокрушить темного эльфа силами Теклиса и Империи, пока тот эту самую Империю не уничтожил. Но раз Валарис подслушивал все, что говорится в присутствии Райнера, сообщить остальным свой план он не мог. Он надеялся: старые товарищи знают его достаточно хорошо, чтобы догадаться, что
— Пикинер, — сказал Райнер, — Манфред не зря назвал нас Черными сердцами. Это потому, что у нас нет чести. Мы преступники, над чьими головами он держит петлю. Мы занимаемся этой работой, потому что ценим собственную шкуру превыше дружбы и преданности стране, народу и семье. Мне не нравится то, что происходит с Талабхеймом, но, если придется выбирать между Талабхеймом и собственной шкурой, я выберу шкуру... А когда мы вернемся в Альтдорф, выпью за светлую память Талабхейма. Понятно?
Август поморгал, глядя на него с пустым лицом, потом опустил голову, сжав челюсти.
— Ну да, более или менее. А я-то надеялся, что у тебя больше чести, чем у того гребаного предателя.
— Больше чести, чем у графа Империи? Не смеши меня! Мы висельники. А теперь, — сказал он, обращаясь к остальным, — довольно. Пошли.
Остальные смотрели на него с тем же мрачным недоумением, что и Август.
Он сплюнул.
— Что? Не нравится, что я это сказал вот так, прямо? Мы — негодяи! А теперь идем.
Черные сердца обогнули пещеру по боковым тоннелям, прячась от крысиных патрулей, и наконец нашли дорогу наверх, к тому плато, где стояла человеческая армия. Они пригнулись и встали на значительном отдалении от склона, потому что внизу, на равнине, крысы перестраивались и возвращались к работе. Солдаты зеленой армии строили своих коричневых противников в длинные цепочки и сдавали надсмотрщикам с бичами, которые уводили их ковырять искажающий камень и грузить его кусками на тележки.
Должно быть, люди отступили в спешке, унося отводящий камень: убитые лежали там же, где упали, толстым слоем покрывая плато, — солдаты всех отрядов, с открытыми невидящими глазами, в окровавленной разноцветной форме. Черные сердца обобрали трупы — взяли себе снаряжение и золото, радуясь, что у них появилось нормальное оружие и доспехи, — и перекусили остатками еды, обнаруженными в поясных сумках убитых. Еще они забрали трут и факелы. Райнер проглотил недоеденную куриную ногу и кусок заплесневелого хлеба. Он был так голоден, что качество еды не имело значения.
Халс упер в землю и попытался согнуть длинное дубовое копье. То почти не поддалось.
— Вот так-то лучше, — сказал он. — Пойдет и для рыцарской атаки.
Франка нашла лук, Герт — арбалет, и они наполнили колчаны стрелами и арбалетными болтами, вытащенными из крысиных трупов.
Вооружившись, они по сигналу Райнера пустились в долгий путь к песчаным тоннелям.
Было уже утро, когда они наконец вернулись на поверхность и зашагали обратно в Таллоу. Жителей зараженного квартала снова больше интересовали их собственные свары, чем Черные сердца, так что они благополучно миновали этот район, накрытый клубящимися тучами и то и дело озаряемый какими-то странными вспышками.
Райнер дал знак Франке, чтобы она немножко отстала.
— Да, капитан? —
— Знаю, — прошептал Райнер, — ты от меня сейчас не в восторге. Случилась небольшая истерика, извини. Но хочу сказать тебе, что меня тогда остановило. А то ведь неизвестно, чем бы все кончилось — может, я бы угробил нас всех из-за своей жалкой слабости. Но когда я увидел твое лицо... — Он покраснел. Звучало как-то слащаво, по-детски, но это была правда. — Ну, мне расхотелось умирать.
Франка уставилась в пол, сжимая навершие меча.
— Понятно.
— Я был дурак, — продолжал Райнер. — Не доверял тебе. Я позволил подозрениям возобладать надо мной. Я знаю, что один из нас — шпион Манфреда. Но еще я знаю — вообще-то, всегда знал, — что это не ты. Просто я не дал голове прислушаться к сердцу. Теперь... теперь они договорились.
— И ты ждешь, чтобы я тебя простила?
Сердце Райнера замерло.
— Нет... думаю, что нет. В первую очередь, мне не надо было так с тобой. Сделанного не воротишь, и я не стану винить тебя, если не простишь, как бы это меня ни тяготило.
— Спроси меня опять, — холодно произнесла она, — когда мы вернемся в Альтдорф и будем пить в память Талабхейма.
Райнер уставился на нее.
— Ты... ну... Когда?.. Ты что, хочешь сказать, что...
Она развернулась и ткнула его в грудь, прямо в порез. Он зашипел от боли.
— Я тебе не отвечу до того самого момента, капитан, — сказала она и отвернулась.
Райнер потер грудь и поморщился. Сердце колотилось от волнения и смущения. Что она сказала? Это значило — прощение? Или она подразумевала, что для нее он именно такой злодей, каким выставил себя перед Августом? Она же не могла в это поверить, не может быть! Она ведь лучше знала его... Разве? Точно! Вот ведьмочка, нанесла ответный удар — безупречно, показав, что чувствовала, когда он не доверял ей. Только вот она и в самом деле не доверяла ему. Она что, слепая?
Весь долгий путь до баррикад Таллоу его сознание металось в замкнутом круге тревоги, и к концу он был не бодрее духом, чем в начале.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
У НАС ЕСТЬ СЕГОДНЯШНИЙ ВЕЧЕР
Райнер перевернул колбасу над костерком, который Йерген разжег в подвале заброшенной бондарни в квартале торговцев. Кровавый свет сочился сквозь провалившийся пол, сейчас служивший им потолком. Райнер, Франка, Йерген, Август и Дариус сидели в красноватых отблесках огня; из колбасы, черного хлеба и пива они сообразили обед, за который пришлось заплатить в десять раз больше обычного. Райнера это не обеспокоило. Он платил золотом мертвецов. По крайней мере, удалось найти, что купить. Это становилось все труднее: фермеры близлежащих деревень не рисковали приближаться к городу, боясь безумия, и в окрестностях процветали мародерство и грабежи.
Райнер окинул взглядом товарищей и невесело усмехнулся. И это — отряд отважных авантюристов, которые собираются взять штурмом особняк графини и украсть отводящий камень из-под носа сотни стражников? Франка смотрела в костер невидящими глазами. Пальцы раненой руки Йергена так распухли, что он едва мог сжать их в кулак. Дитер крутил головой, словно ему заклинило шею. Август был молчалив, как Йерген. Дариус что-то бормотал себе под нос. Никто не был расположен поговорить.
По половицам сверху проскрипели нетвердые шаги. Они подняли глаза. Раздался голос Халса: