Портрет художника
Шрифт:
В глубине кладбища, в тенистой его заросшей кипарисами и сиренью глубине находился каменный склеп. Туда пришел мистер Вич, неестественно выбрасывал из-под себя прямые ноги, поскольку, он их уже не чувствовал.
В склепе теплилась алая лампада, под лампадой на гробовой плите стояла толстая холодная свеча, в проплавленном углублении вокруг фитиля поблескивала черная лужица крови, и торчал оттуда острый осколок стекла, замаранный темным.
Урча, упырь кинулся на кровь, стекло окрасилось красным, но он не чувствовал боли, он лизал.
Тяжелая, железная дверь скрипнула и захлопнулась, за его спиной.
* * *
О, как легко! Как восхитительно легко и правомерно чувствовал себя Алеша, расправившись с чудовищем. Ему и в голову не приходило, что он сыграл роль Бога и обрек живое существо на муки, намного превышающие человеческое разумение.
А о. Аристарх не счел нужным ему подсказывать.
Глава 22.
Когда известие о событиях в Афинах дошло до Америки, руководство фирмы “Гриззл, Гиббон энд Проктитт” собралось на экстренное совещание. Руководители были людьми сведущими, поэтому обстоятельства, при которых скоропостижно скончался один из детективов, и бесследно исчез второй, были однозначно определены как “вызывание”. С кем могли пытаться войти в контакт мистер Вич и Гриззл-Младший? Кому могла помешать их деятельность? Следуя логике событий, многоопытное руководство пришло к выводу, что наиболее вероятным их объяснением следует считать аферу мистера Дзампо. Детективы могли нащупать нечто, что противоречило официальной версии его смерти. Тогда, мистер Дзампо, возжелавший удвоить свое состояние путем получения незаконной страховки, возник из небытия и уничтожил детективов вместе с их информацией. Такое объяснение не противоречило опыту фирмы и не выходило за рамки той логики, которой пользовались все участники событий. Дальнейшие действия диктовала данная оценка ситуации - найти мошенника и заставить его выполнить страховые условия, т.е. умереть, предъявить свой труп для опознания и передать свое имущество страховой фирме. А кроме того, старая, подлая, грязная тварь должна была заплатить за смерть Гриззла-Младшего, ну и мистера Вича.
В этот раз, хорошо понимая, что из себя представляет потенциальный противник, руководители действовали взвешенно, тщательно разработан план поисковой операции. Они понимали, что мистер Дзампо может находиться и в боливийских джунглях, и в Москве, они учитывали, что его может и не быть в живых, они учитывали, что за наследство мистера Дзампо может сражаться абсолютно неизвестное им лицо, но так или иначе - концы следовало искать в Греции.
Вампиры всегда искали и находили убежище под сенью Церкви - ряса или сутана защищала от осиновых кольев лучше всякого бронежилета, а уединение монастыря позволяло вести весьма специфический образ жизни, не привлекая внимания окружающих.
Пятерым монахам, срочно затребованным из православной общины Сан-Франциско, было предложено отправиться в паломничество ко святым местам восточного христианства. Монахи отнюдь не были серийными убийцами, скрывающимися в монастырях, это были вполне искренне верующие и совсем не плохие люди, но - порфирогены. Они не могли выжить вне сообщества себе подобных, и не могли отказаться от сделанного фирмой предложения, они стиснули клыки и стали собираться в дорогу.
Вторая группа состояла из трех детективов, которые должны были пройти теми же дорогами, по которым ходили мистер Вич и Гриззл-Младший, собственно - вызвать огонь на себя.
Группа управления состояла из двух координаторов и курьера, которые не должны были показываться ни при каких обстоятельствах и осуществлять общее руководство через электронные средства связи, поддерживая контакт с базой и находясь в мотеле в пригороде Афин.
Когда последний монах вошел в самолет, на другом конце планеты, на заброшенном кладбище, в запертом склепе обезумевшее животное, которое было когда-то мистером Вичем, захлебнулось собственной кровью.
Глава 23.
Алеша удостоился очень большой чести - ему позволено было расписать фреской часть стены во вновь отстроенной монастырской часовне. Поскольку написать он должен был не что-нибудь, а каноническое изображение св. Феодоры, то на такую работу требовалось формальное разрешение архиепископа, и о.Аристарх исхлопотал для Алеши такое разрешение, убедив высокое церковное начальство, что молодой, но талантливый художник справится с порученной работой. Алеша не предвидел особых технических сложностей, но волновался, понимая, что хорошая фреска будет сохраняться в монастыре лет двести, а для художника - это прыжок в вечность. Разумеется, он прошел курс фресочной живописи и уже делал нечто подобное, но то были ученические работы на специально подготовленной доске, а не настоящая фреска на настоящей монастырской стене. У Алеши были хорошие учителя, в Греции существовала лучшая в мире школа фресочной живописи, поскольку именно здесь и зародилось это искусство за много веков до рождения Христа. К сожалению, фреска, как живое существо - она живет столько, сколько о ней заботятся и умирает вместе с домом, в котором живет, поэтому от античной живописи мало что сохранилось, фрески умерли вместе с богами, которым были посвящены. Во фресочной живописи, в особенности - канонической живописи очень мало места для импровизации - изображение переносится по частям, на предварительно расчерченную стену. Основная тонкость этого искусства заключается в точном следовании техническим условиям - в составе штукатурки, в составе краски, в температуре и влажности воздуха. Притом, работать надо быстро, пока штукатурка сырая, и стену, в отличие от мольберта, нельзя повернуть так, чтобы исключить возникновение тени, поэтому фрески пишут в основном ночью, при искусственном освещении. При всем желании условия рождения каждой фрески невозможно повторить, поэтому каждая фреска уникальна, и поэтому даже такие великаны, как Леонардо да Винчи, не гарантированы от ошибок, связанных с температурой и влажностью.
Алеша не был особо верующим человеком, но он постился семь дней прежде, чем приступить к работе. Независимо от его веры или безверия, работа была культовой и происходила в культовом месте, поэтому подходить к ней следовало со страхом я уважением. Ему предстояло перенести изображение св. Феодоры высотой в половину человеческого роста на верхнюю треть трехметровой стены. Для этого он располагал увеличенной фотографией иконы, которую сделала для него Афро, и самой иконой, любезно предоставленной монастырским начальством. Икона была выполнена в традиционной манере - на дубовой доске, но не старой. Святая стояла выпрямившись, прижимая левой рукой к груди раскрытую книгу, а правой указуя в небо. Алеша рассчитывал справиться с работой за сутки, максимум - двое, учитывая подготовку стены.
Ночью пришла кошка и села между источком света и стеной, отбрасывая на белую поверхность ушастую тень.
– Ты можешь объяснить мне, что происходит?
– спросил у нее Алеша. Но кошка молча таращила желтые глазищи, в которых можно было прочитать все что угодно, даже презрение. Алеша снова повернулся к начатой фреске.
Как только его кисть в первый раз коснулась сырой штукатурки - краска засияла. Это не был блеск, не была искристость, это было глубокое внутреннее свечение - так светится кровь под кожей щек у здорового ребенка. Сначала он не обратил на это особого внимания, полагая, что это рефракция, вызванная яркой, бестеневой лампой. Но, по мере наложения красок, это странное явление становилось все более и более очевидным. Обычные краски, пропитывая сырую штукатурку, приобретали невиданную интенсивность и объем, они становились живыми настолько, что Алеша со страхом посмотрел на кисть в своей руке. На несколько минут он прекратил работу и начал рассматривать стену, соображая, что дело, возможно, в материале самой стены. Но работу следовало продолжить, и он снова полез на подмостки.
Он прикладывал кисть - и голубая краска становилась голубой, как небо над Эгейским морем. Он прикладывал кисть - и желтая краска начинала светиться, как солнце на закате. Если бы Алеша не знал совершенно точно, что трезв, как стекло, то мог бы подумать, что хватанул где-то псилоцибину, по случайности. Но, вскоре эти суетные мысли покинули его. У него появилось ощущение, что это не он пишет фреску, а фреска проступает из сырой штукатурки, как проявляемая фотография. Затем и это ощущение пропало. Он забыл обо всем, он потерял ощущение времени и собственного тела, по мере того как фреска проступала из сырой штукатурки - он втягивался во фреску, он пропитывал собой сырую штукатурку, его глаза смотрели вовне из сырой штукатурки и щурились от света бестеневой лампы.