Последний бросок на запад
Шрифт:
— Врешь ты все, ничего я не пускал… — перебил рассказчика Банек, здоровенный детина лет восемнадцати-девятнадцати.
— А ты не перебивай, когда старший говорит! Ну вот, — продолжил усач, — Банек, значит, к ней, а я смотрю — сиськи-то она вперед выставила, а руки за спиной держит! Ну я ей и говорю: «А ну, стерва хорватская, вынь руки!» А та улыбается и на нас идет! — Усач остановился и посмотрел на примолкших слушателей.
— Не тяни резину! Рассказывай! — потребовали от него.
— Ну я, короче, вскидываю автомат, затвором хлоп-хлоп, и на нее. А эта сука пистолет достает и в Банека целится! Ну, у меня, сами знаете, реакция отменная, и стрелок я классный…
Послышались смешки.
— Стрелок я классный! — с нажимом повторил рассказчик, злобно посмотрев на насмешников. — Так и выпустил ей очередь по сиськам… Пикнуть, не то что выстрелить, эта стерва не успела, как на тот свет отправилась…
Усач замер, ожидая восторженных откликов, но их не последовало.
— Вот видишь, — тихо сказал Чернышев, многозначительно посмотрев на Емельянова. — Вот на что эти шлюхи способны! А ты грудью заслонил, на ручки взял. «Как вы себя чувствуете?» — передразнил он Диму. — Трахнуть надо было хором эту сучку, а потом пристрелить, как собаку! — уже громко, распалившись, произнес он.
Эти слова вывели Емельянова из прострации, в которой он находился с момента знакомства со Златой.
Дима старался не думать о происшедшем: он приехал сюда прежде всего воевать. Ну, помог бабе, ну, отбил ее у четников — и что с того?
Ну, понравилась… Мало ли что и кто кому, в жизни нравится? Автомобили, деньги, дома… Женщины — в том числе.
Ему нравились женщины, он любил проводить с ними время, заниматься сексом… Но никогда, ни разу у него не было такого щемящего и тревожащего душу чувства…
Может быть, это и есть любовь?
Стоп! Что там вякнул Чернышев насчет «хора»?
— В чем дело? — обратился он к Вадиму. — Что ты там говорил?
Вадим, обрадованный, что его наконец-таки услышали, повторил:
— Я говорю, что с тобой происходит? Бросился выручать эту сучку, как средневековый рыцарь. И было бы кого! Роста — метра полтора, может, чуть больше… Вот и надо было трахнуть ее…
Емельянов взорвался:
— Слушай, ты! Или ты заткнешься, или…
И, не договорив, он резко повернулся и пошел вперед, твердо ступая по раскисшему снегу.
Они оба не подали вида, что в их отношениях произошел разлад, когда на следующий день после возвращения на базу спустились в гостиную.
Ивица, кинув проницательный взгляд на друзей, ничего не заметил. Поэтому, недолго думая, подозвал их к себе.
— Завтра вам, как самым опытным, нужно сходить на разведку, — разложив на столе мятую карту, он начал водить по ней пальцем. — Это — нейтральная территория. Это мост. Там — объединенные хорватско-босняцкие войска. Замечено их передвижение. Вам надо подсчитать количество бронетехники…
Стойкович долго рассказывал подробности предстоящей операции, то и дело поглядывая на наемников — те, хмурясь, слушали серба.
— Все понятно?
— Да.
— Территория, хоть и нейтральная, но нашпигована минами — и нашими, и их. Кроме того, она наверняка хорошо пристреляна. Так что будьте осторожны.
— Понятно, — процедил Емельянов сквозь зубы. — Не маленькие…
Затем, еще раз окинув взглядом друзей, сербский офицер сказал:
— А пока можете расслабиться, отдохнуть…
А отпустив их, заметил, что те пошли в разные стороны.
Глава 5
Выйти решили еще затемно, чтобы в сумерках незаметно пробраться к мосту, который наступающие войска не могли миновать.
В тот ненастный день, ставший, как позже выяснилось, для него во многом роковым, Дмитрий Емельянов проснулся очень рано, много раньше обычного — часов в шесть или в половине седьмого утра, с каким-то ощущением неясной тяжести в груди, непонятной тоски, тревоги, которую он никогда не испытывал прежде.
Он встал и подошел к окну. Отдернул грязное одеяло, заменяющее штору, и, протерев глаза, посмотрел на улицу.
Спать не хотелось.
День занимался серый, затянутый холодным, вязким туманом. Слякотная погода превращала балканскую зиму в сущую гадость.
Упершись рукой в оконную раму, он смотрел на вырисовывавшиеся в тоскливом рассвете мокрые крыши коттеджей, где жили остальные наемники. «Братья по оружию». Братья? Что он забыл на этой чужой и страшной войне. Пожалуй, ничего, кроме денег.
Емельянов осторожно тронул Чернышева за плечо и коротко сказал:
— Пора.
— Поспать бы еще…
Емельянов чувствовал себя странно — спать не хотелось, но в то же самое время чувствовалась огромная усталость. Сейчас бы лечь и лежать, смотреть в серый с трещинами потолок и ни о чем не думать…
Поспать удалось немного. Весь вечер играли в карты, к которым почти всех пристрастил Егор. Удалось выбить у сербской общины небольшой аванс, и теперь, как только появлялось свободное от рейдов и караула время, все садились играть.
Нет, сейчас не время расслабляться. Дима побежал на улицу умываться. С водой по-прежнему были большие проблемы, и приходилось использовать обыкновенный или растопленный снег.
— Только долго там не закаляйся, — вдогонку сказал Чернышев.
Емельянов не ответил. Несмотря на то, что друзья вроде как помирились, в их отношениях чувствовался холодок.
Выскочив на улицу, Емельянов подбежал к своему любимому дереву и начал разминку.
Приведя себя в форму и почувствовав, как кровь быстрее побежала по жилам, он обтерся снегом и вернулся в комнату.