Последний шанс
Шрифт:
Иван Иванович поймал себя на мысли, что он готов думать сейчас о чем угодно, только не о том, что на его рабочем столе лежит фотопортрет в «три вида» и все они говорят об одном: бородач, которого подвез на своей машине Богдан Лазня до магазина «Акация» за несколько минут до ограбления, — это Александр Орач. Сын, надежда и гордость Ивана Ивановича.
Поверить этому факту он не мог, а не верить не имел права. Он на службе, он разыскивает опасного преступника... И след вывел его...
«Не может этого быть!»
Но почему?
Другие папы-мамы, когда их чадо, совершив преступление,
«Чего ему не хватало!» — восклицают убитые горем родственнички. А не хватало-то ему лишь мобилизующей взыскательности, которая лелеет чувство ответственности хотя бы перед самим собою, да доброго примера. Многие ли из нас могут сказать своим детям: «Во всем, без исключения, как я...» В Библии написано: «Да не познает сын наготы отца своего...» Не физической наготы, но духовной. Библии не менее трех тысяч лет, вот и выходит, что испокон веку родители прятали от детей свою сущность. Почему? Значит, было им что скрывать, чего стесняться?
Был ли Иван Иванович сыну тем безупречным примером, по которому выверяют жизнь? Хотел быть... Надеялся, что был...
Как же теперь майору Орачу относиться к «вещественным доказательствам и уликам», которые предоставил в его распоряжение безучастный к происходящему фоторобот?
Мысль Ивана Ивановича работала непрестанно. Он искал выход из безвыходного положения, ему надо было во что бы то ни стало найти оправдание для сына. Может быть, жертва какой-то случайности? Только не преступник!
— Посиди, — сказал Иван Иванович старшему оперуполномоченному Крутоярову, кивнув на Лазню. — Я сейчас вернусь.
Решил позвонить домой и услышать голос сына. Он его спросит... Нет, пригласит сюда, в управление. Официально и немедленно. И задаст вопрос: «Что вы, Александр Иванович, делали двадцать девятого апреля во второй половине дня? А с семнадцати тридцати — буквально по минутам. Назовите тех, кто может подтвердить ваши слова...»
3.07. Куда человека вызывать в такое время? Съездить за Саней... Вначале убедиться самому... Заглянуть в глаза и спросить: «Что ты делал в мебельном магазине в 18.00?»
Может быть, Саня улыбнется и скажет:
«В каком мебельном магазине? После обеда я не выходил из лаборатории. Мы с Викентием Титовичем...»
И будет полное алиби.
Иван Иванович хотел позвонить домой из приемной, но ему этот телефон почему-то показался не очень надежным. И он прошел к дежурному, дремавшему при входе. Заслышав шаги Орача, старший лейтенант расстался с дремой и поднялся со стула.
— Сидите, сидите, — успокоил его Иван Иванович, — мне надо позвонить...
Он торопливо набрал номер. Правая рука, гонявшая диск по кругу, мелко, противно дрожала. Покойная мать (царство ей небесное) непременно бы вспомнила приговорку: «В детстве от чужих кур яйца выбирал».
«Выбирал... Выбирал...»
Трубку подняла жена Аннушка. Она и должна была ее поднять: на ночь телефон ставился у изголовья кровати.
— Але, — промямлила она спросонья. — Вас слушают.
— Анюта, это я, — сказал Иван Иванович. — Я тут чуток подзадержался.
— Хорош «чуток» — уже почти утро.
— Дела. Как вы там?
— Спим...
— О Сане подумал. Защита диссертации на носу. Поздно вернулся?
— Совсем не приходил, — с чувством растерянности ответила жена. — Ну хоть бы предупредил! А Марина пилит меня: «Чего опекаешь! У парня могут быть и мужские дела». Так-то оно так, но мыслимое ли это дело — по ночам! Институт — не милиция. — Тут Аннушка, видимо, очнулась ото сна, уловила в ночном звонке мужа какую-то тревогу. — А что случилось? — спросила она с беспокойством.
Ивану Ивановичу довелось сделать над собой неимоверное усилие, чтобы как можно спокойнее ответить:
— Да ничего... Это я так... Евгений Павлович уехал в район, я остался на хозяйстве. Что-то на сон клонит. Решил, дай позвоню домой... А на часы и не глянул.
— Отец, — еще больше встревожилась Аннушка, — ты не умеешь врать. Что с Саней?
— Выдумщица, досыпай!
И, пожелав приятных сновидений, он поспешно положил трубку.
Сына дома не было... Это Иван Иванович воспринял как косвенное подтверждение самого худшего.
«А если бы был? Фотокарточки, выполненные роботом, перестали бы существовать?»
Сестра Аннушки Марина, от которой у Сани не было секретов (чего не скажешь об отце с матерью), может быть, и права: у двадцатисемилетнего холостого парня, конечно же, могут быть чисто мужские дела. И плохо, если их нет. Но Саня никогда вот так бесследно не исчезает. По крайней мере, отец не мог припомнить подобный случай. Если что — позвонит, предупредит. Я там-то, не беспокойтесь...
Объяснение игре в молчанку найти не сложно: где-то с друзьями. А телефона поблизости нет...
Еще вчера такое объяснение было бы правомочным. А сегодня ему противоречили весьма веские факты: портрет бородача, выполненный со слов очевидцев фотороботом в трех измерениях...
Шагая по длинному полутемному в такое время коридору к себе в кабинет, Иван Иванович почему-то подумал об офицерской чести. Он поверил: да, может наступить такой момент, когда весь смысл жизни будет заключаться в пуле, пущенной себе в висок.
«Глупистика-ерундистика...»
И тут он вдруг вспомнил. Иван Иванович предупредил Лазню, что теперь все будет зависеть от его откровенности, в какой мере он проявит желание помочь органам побыстрее задержать бородатого. И Лазня со скрытой угрозой ответил: «Задержите. К утру».
Почему именно к утру?
Вспомнил и сопоставил факты: Саня работал с Лазней на одном участке полгода. И у них, если верить Сане, установились довольно дружеские отношения. В таком случае Лазня превосходно знал, кого везет к мебельному магазину.
Знал!
В бане, подсев к нему на лавку, Иван Иванович назвал свое звание и фамилию: «Майор милиции Орач». Естественно предположить, что Лазня понял: перед ним отец горного мастера Александра Орача. (Саня никогда не делал тайны из того, где работает его отец.)