Потомок Елизаветы I
Шрифт:
Слава интернету и моему любопытству! Я пересмотрел массу всяких, совершенно бесполезных для моей жизни в том мире, видео. Кое что из них я помнил, но больше, конечно, додумывал сам. Например, плавильная печь из туфа – моя придумка и как она будет работать я не знал.
За процессом плавки я наблюдал через смотровые оконца, закрытые керамическими пробками, иногда открывая их.
На огонь костра можно смотреть бесконечно долго, а на огонь в горне или плавильной печи долго смотреть не хотелось. Мне становилось жутковато. Я вспоминал огонь беспамятства.
Однако я заметил, что глядя на огненные всплески, я стал чувствовать, как плавится руда, как соединяются металлы, как из неё выгорает кислород. Всполохи угля и металлов имели разную интенсивность и окраску. И я почувствовал, как усиливается жар в тигле от выделяющегося из оксида марганца кислорода.
Медь поплыла быстрее, а марганец всё не хотел плавиться. Он продолжал плавать в расплаве, как чёрные сухарики. Я взволновался, а Дедал посмотрел на меня с нетерпением. Я скривился и, вздохнув, подошёл к мехам, которые качал парнишка лет десяти, перехватил рукоять и толкнул его к печи, давая возможность заглянуть во внутрь.
– Он плавиться, – тихо сказал парень.
Дедал оттолкнул его, глянул в окно и, обернувшись, оскалился.
– Течёт, – сказал он.
Я не стал смотреть. Течёт, и правильно делает. Я проверил пресс формы для отливки наконечников и кинжала вытащил их из печи для прогрева, пошёл к заднему коромыслу «стрелы крана», отягощённому привязанными к нему камнями.
Нельзя было, чтобы расплавился тигель.
Голову печи сдёрнули легко и красиво. Подмастерье даже взвизгнул, а Дедал снова кашлянул.
Аккуратно уложив верхнюю часть печи на подставку, я подошёл к печи и заглянул внутрь. В тигле ровным красно-жёлтым слоем лежала бронза.
Опустив березовую палочку в печь, я перемешал расплав.
– Жидко, – сказал я и подхватил тигель за петлю крючком медной проволоки.
«Только бы не обломился», – думал я поднимая.
Дедал подхватил тигель точно подогнанными под размер щипцами и аккуратно разлил металл по формам. Металла хватило на кинжал, шесть копьевых наконечников и на три больших рыболовных крючка.
Быстро сказка сказывается, да не быстро дело делается. На весь процесс плавки ушел практически весь здешний световой день. Около восьми часов: четыре часа розжиг, остальное – плавка. Слишком долго печь набирала температуру. Зима, всё-таки. Да и воздух мехами подавался обеднённый кислородом. Надобы сделать в предварительной печи трубу.
– «Надо ставить кузню», – подумал я.
Сланца из пещеры подняли кубов сто и сразу клали из него стены. Пока без какой-либо связки, но она будет нужна обязательно. Для стен более пяти метров-то. Рост у меня уже сейчас был больше двух метров, а у Дедала под три. И крышу из чего стелить?
Из мечтаний о нормальной кузне меня вывело очередное покашливание Дедала.
– Кхе-кхе.… Посмотреть бы, – сказал он, и я очнулся.
Разобрав деревянный короб, мы положили форму набок и сняли одну из сторон.
Меня, естественно, интересовал нож. Изъянов в отливке не было. Обоюдоострое лезвие длинной около четырёхсот миллиметров, шириной около семидесяти и толщиной в центре около пятнадцати, литая рукоять с мощной крестообразной гардой и шарообразной пяткой. Уже сейчас им можно было рубить врагов.
– Я считаю – получилось, – сказал я Дедалу, передавая кинжал ему в руки.
Дедал взял его сначала обеими руками, потом правой рукой за рукоять и взмахнул им. Воздух издал звук вспоротой натянутой парусины.
Найдя взглядом чурку, он вопрошающе посмотрел на меня. Я кивнул. Он подошёл и ударил. Чурка выдержала, но кинжал вошёл в древесину глубоко.
– Хорошая вещь, убойная, – сказал Дедал и подал нож мне, но я отстранился, снял кожаную рукавицу и взял наконечник для копья.
Наконечник по форме походил на кинжал, однако был менее сплюснут и вместо рукояти имел шип для насаживания на древко.
Подкинув его на ладони, я привязал к шипу лёгкую ленточку, и, примерившись, метнул наконечник во вкопанный столб «крана». Наконечник вошёл остриём и вошёл глубоко. Тут крякнул не только Дедал, но и мы с подмастерьем. Не ожидал я от себя такого броска.
Наконечник вошёл в дерево по самый шип.
Я подошёл к столбу, потрогал шип пальцем, посмотрел на Дедала, провёл пальцем себе по шее и ткнул им в старика. Потом махнул рукой. «Мохратить» столб из-за железяки не хотелось.
Непроизвольно я целил в шею взрослого воина, а это около двух с половиной метров, и шип сейчас торчал на этой высоте.
Дедал понял меня правильно. Он взял обломанную ветку и насадил её на шип. Подмастерье запрыгал от радости. Он ничего не понимал, он просто смотрел, как забавляются взрослые, и от этого ему было весело. Весело было и мне.
* * *
Назавтра я проковал каменным молотом режущую кромку кинжала и наконечников, закалил и состарил. Всё делал на ощущениях времени. Часа через четыре после закладки я вынул кинжал из плавильной печи и положил на решётку обычной печи и продержал так ещё около четырёх часов. Короче, до вечера.
Наутро я сломал второй отросток на кинжале, получившийся в результате заполнения бронзой воздушного канала, и пришёл к выводу, что кинжал «вроде как стал крепче».
Дедал долго не понимал, что я делаю. Как я ему не объяснял. Запаса местных слов не хватало, и я стал вставлять русские. Вместе с междометиями.
– Дед, смотри. Берём медь, нагреваем. Если сразу её в воду, херак! – я опустил раскалённый прут в воду. – Будет мягкая.
Я погнул прут и обстучал его.
– Проковать его – станет твёрдым и если оставить остывать на воздухе, – я покрутил вокруг руками, – тоже станет твёрдым. Понял?