Повесть о детстве
Шрифт:
— Господин Гозман, для того чтоб проделать этот фокус с имитацией, нужна помощь свыше. Вы же понимаете, исправник...
— Что вы мне говорите,— нетерпеливо прерывает Гозман,— исправпик, а губернатор ие знает, что такое Гозман? Об этом не беспокойтесь. Они у меня все здесь! — И он хлопает себя но карману.
Сёма удивлённо поднимает брови: его хозяин, должно быть, богатый человек, если у него в одном кармане помещаются губернатор с исправником. Интересно, что он насовал в другие карманы? Ребе Иоселе, наверно, поместится в карманчике от жилетки, а раввин?
1 Баланс — состояние средств предприятия па данное число.
2 Дебет — здесь речь идёт о расходах магазина.
3 Кредит — в данном случае: доходы магазина.
— О чём ты думаешь? — спрашивает Сёму Гозмап и толкает локтем Менделя: — Мендель, какие были у нас с нам условия?
Конторщик почтительно улыбается:
— Рубль в месяц, весёлые глаза, уметь молчать и уметь отвечать.
— О! — восклицает Гозман.— О, это самое. Где же твои весёлые глаза?
— Они только что были тут,— бойко отвечает Сёма и выжидающе смотрит на хозяина.
Хозяин задумчиво чешет бороду:
— Хорошо отвечаешь... Мендель, дай ему гривенник за ответ!
— Больше ничего? — спрашивает Сёма, но его не отпускают.
Хозяину скучно — в два часа к нему придут люди, а пока
почему не позабавиться. Приказчики, зная привычку Гозмана, подходят ближе. С сожалением и любопытством смотрят они па Сёму. Хорошо ответит — его прибыль, а если плохо ответит — у хозяипа ручка, дай бог пе видеть её!
— О чём же ты думал? — лениво спрашивает Гозман и, сощурив глаза, смотрит на Сёму.
Но Старый Нос не сдаётся, он принимает бой. Глядя в упор на хозяина, Сёма говорит:
— Я думал, все ли карманы у вас заняты: в одном — губернатор с исправником, а что в остальных?
Приказчики громко смеются. Поединок мальчика с хозяином нравится им. Ай да Старый Нос! Ум как бритва — режет и режет.
— Что вы смеётесь? — сердито кричит Гозман и, стараясь быть спокойным, добавляет: — Ответ неплох... Мендель, прибавь ещё гривенник!
— Я. могут идти? — спрашивает Сёма.
— Куда ты торопишься? — насмешливо говорит Гозман.— У тебя там яичница пригорит?.. Ты мне лучше скажи, что делать, если в местечке провинился единственный банщик и его нужно посадить в тюрьму?
Сёма молчит. Приказчики подходят ближе, их начинает пугать участь мальчика: вот так всегда кончаются эти забавы. Сейчас закричит: «Пошёл вон, дурак!» — и даст такую затрещину, что мальчик неделю головы не повернёт.
— Что делать? — Сёма весело смеётся.— Зачем сажать банщика, если он один? Посадить резника — у нас их двое.
— Хорош ответ,— сердито говорит Гозман и встаёт.— Будешь раввином... Мендель, прибавь ему ещё гривну!
Но никто не смеётся. Лицо хозяина сурово, брови нахмурены. Он кричит:
— Что вы столпились здесь? Может быть, вам позвать музыкантов? За прилавки!
Все расходятся. Сёма берёт в руки веник и начинает опять подметать пол.
ХОЗЯИН СЕРДИТСЯ
Смешанное чувство злобы и смущения вызывал в хозяине зтот тощий лопоухий мальчишка. Его весёлые и быстрые ответы казались Гозману дерзкими и насмешливыми. Он привык к голосам покорным, словам тихим и мягким. И вдруг какой-то молокосос вступает с ним в разговор, как с равным. И главное, всё зто происходит на глазах у его людей, для которых самое большое удовольствие — видеть хозяина в смешном положении. Весь остаток дня находился Гозман под впечатлением утреннего происшествия. И тридцать раз говорил он себе: «Ну что ты, дурак, думаешь об этом мальчишке?» — и всё же мысль неизменно возвращалась к маленькому Гольдину. «Какая порода,— возмущался Гозман,— какая никуда не годная порода!»
Может быть, следовало просто отодрать Сёмку за уши. Но что бы он доказал зтим? Свою слабость? Нет, конечно, очень хорошо, что оп сумел сдержать себя и даже бросил три гривенника этому шалопаю. Хорошо, и нечего об этом больше думать.
Но, придя домой, Гозман опять вспомнил о своём новом служащем. Сын купца Мотл сидел на подоконнике и с торжествующим видом вырывал крылышки у мух. Ловил он их очень ловко, умело и хитро, и видно было, что не первый день эта охота увлекает мальчика.
— Что ты там делаешь? — крикнул Гозман.
Мальчик вздрогнул, медленно сполз с окна и подошёл к отцу, продолжая сжимать в кулаке злую, жужжащую муху.
— Ну-ка, скажи мне, о чём ты думаешь?
Мотл ухмыльнулся и, взяв отца за руку, осторожно подвёл его к столу. В перевёрнутом кверху дном стакане кружился серенький паучок.
— Сам поймал,— тихо сказал Мотл, точно боясь голосом спугнуть паука,— сам!
Отец с тоскливым недоумением взглянул на сына и без всякой надежды на получение ответа спросил:
— Если в местечке провинился единственный банщик и его надо посадить в тюрьму, как быть, Мотелз?
— В нашем местечке? — переспросил Мотелэ.
— В нашем, вашем,— закричал отец,— ну какая разница! — и вышел к себе в комнату.
Он сел в большое, глубокое кресло и с горечью подумал, что всю жизнь он мечтал увидеть на вывеске надпись: «Гозман и сын», а сын вот... И чем больше размышлял он о сыне, тем больше злился на Сёму, как будто тот был всему виной.
На другой день, войдя в магазин, хозяин столкнулся лицом к лицу с Мальчиком, и, хотя Гозман увидел Сёму сегодня лишь в первый раз, он с непонятной раздражительностью прикрикнул:
— Что ты всё время крутишься под ногами!
Старый Нос удивлённо поднял брови, но промолчал и отошёл в сторону. В течение всей недели Гозман избегал мальчика и, встречаясь, старался не смотреть ему в глаза. Но всё же хозяина тянуло затеять с мальчиком разговор: ещё теплилась надежда, что ответы его были лишь случайно хорошими ответами. Сглупи Сёма хоть раз — и к нему вернулось бы расположение хозяина, по всего этого, как пазло, не знал Старый Нос.
Гозман спрашивал у приказчиков, как работает мальчик, нарочито холодным и равнодушным голосом, надейсь услышать хоть одну жалобу. Но приказчики были довольны.