Повесть о детстве
Шрифт:
— А я всё делаю. Что прикажут — делаю.
— «Делаю»! — повторил Мендель.— Важно ведь, как делаю. Делать надо с улыбкой, с удовольствием, с почтением, тихо, как нриличпые люди. Вот возьми этого Пейсю, разве он умнее тебя?
— Ну?
— Ну и иу. Оп уже получает не рубль, а два рубля.
— За что же это,— возмутился Сёма,— за что? За то, что голову гнёт и глаза весёлые. Это мне нравится! Рубль прибавили!.. Ты что же, побоялся сказать? — обратился он к Пейсе.— Знаменитые секреты!
Л я тебе доносить должен! — огрызнулся мальчик.— Я же но такой шмсндрик, как ты. Мне ещё прибавят!
По Сёма ле мог уже слушать. «Это пе по правде,— говорил он себе,— пе по правде, разве я меньше делаю? Так почему же ему да, а мне нет? Вчера ящики таскать — у Пейси живот болел, а рубль — ему. Почему же ему?»
Хозяин подошёл к стойке и заговорил о чём-то с Яковом. Сёма, неловко потолкавшись, тихо сказал:
— Господин Гозман, можно мне спросить?
Хозяина приятно удивил Этот вежливый тон, и он недоуменно пожал плечами:
— Отчего нет, спрашивай!
— Почему ему да, а мне нет?
— Что ты говоришь, я пе понимаю?
— Почему Пейсе...
— Ах, вот что! — Гозман насмешливо улыбнулся.— Ты хочешь знать почему? А разве я тебе должен давать отчёт? Га? А завтра ты спросишь, почему я плачу Якову больше, чем Менделю. Га? Ты, наверно, забыл, что ты мальчик.
— Нет, я как раз хорошо помню, что я мальчик и он мальчик, только почему он... За что даётся этот рубль?
Гозман кладёт пухлую руку на плечо Сёмы и мягким, как ому самому кажется, голосом говорит:
— Так ты хочешь знать, за что даётся этот рубль? У тебя любопытство твоего папы! Ну, слушай. У одного хозяина служили два мальчика. Одного звали Пуня и другого звали Пуня,
/f Повесть о детстве
97
и были они похожи как две капли воды. Только один Пуня получал рубль в неделю, а другой — два рубля. Тогда рублёвый Пуня пришёл к хозяину и сказал: «Почему вы мне платите меньше, чем ему? Мы оба мальчики, оба Пуни, одно дело делаем, а по-разному получаем». Хозяин ему ответил: «Ты видишь, вон там по дороге возы проехали, побеги узнать, что они повезли». Пуня рублёвый догнал возы, спросил и вернулся к хозяину! «Это крестьяне повезли хлеб на ярмарку».— «Так,— ответил хозяин и обратился к Пуне двухрублёвому: — А теперь ты лети и узнай, что повезли». Прошёл час, другой. Пуня рублёвый крутится и улыбается: он всё узнал точно — нечего проверять! Но вот вернулся его товарищ. Он прибежал весь запылённый, вспотевший. «Что, Пуня?» — спросил хозяин. И Пуня сразу ответил: «Ничего, господин хозяин, я их догнал. Крестьяне везли хлеб на ярмарку. Просили по рублю за мешок. Я им дал рубль две копейки, и они уже завернули к нам во двор».
Окончив свой рассказ, Гозман медленно приглаживает усы, хитро улыбаясь, смотрит на Сёму, на весёлые лица приказчиков, потом, помолчав, спрашивает:
— Ну, ты понял, почему этому Пуне давали больше на рубль?
— Почему этому Пуне прибавили рубль,— ядовито говорит Сёма,— я понял, и я к нему ничего не имею, но почему этому Пейсе прибавили рубль, я понять не могу.
— Твои уши слышат, что язык мелет? — кричит Гоэман.— Ты, иаверпо, думаешь, что разговариваешь с водовозом. Ты, ты!..— И, не найдя подходящего слова, хозяин тяжёлой рукой хватает Сёму за ухо: — На тебе за твои вопросы! На тебе за твои ответы! На тебе за твой дурацкий язык!..
Дверь открывается, и в магазин входят покупатели. Брезгливо оттолкнув в сторону Сёму, Гозман идёт им навстречу. Его покрасневшее от злобы лицо приветливо улыбается.
* A ijs
Сёму никогда не били. Он был единственным ребёнком в семье, и ему прощалось многое. Бабушка могла прикрикнуть, но рука её ни разу не поднялась на внука. В нём было всё самое дорогое: память о загнанном сыне и надежда на будущее. Не раз бабушка спрашивала себя: «А что, если б у Яши вовсе пе было детей?» И ей становилось страшно от этой мысли. Она ворчала, называла внука Старым Носом, непоседой, дикарём, но внутри у неё жил целый мир невысказанных ласковых слов, й в этом мире Сёма был «наш колокольчик», «наша травочка», «наш мизинчик».
Разве не горько, не обидно было ей вести своего единственного внука к Фрайману, делать его мальчиком на побегушках, ставить его под чужую руку? Однажды в жаркий полдень она встретила внука па улице. Сёма нёс на спине туго набитый мешок.
— Боже мой! — испуганно воскликнула она.— Как ты тащишь эту тяжесть?
Внук засмеялся:
— Это пух для подушек хозяину.
Но то, что мешок оказался лёгким, бабушку не утешило. Она с тоской смотрела вслед удалявшемуся малышку, и острая, щемящая боль не унималась в её усталом сердце.
...Сёма ушёл из магазина раньше обычного. Приказчики утешали его: «Господи, ну кого не быот», но он смириться не мог. Одинокий и грустный, бродил Сёма по тихим улицам местечка, думая об отце, который так нужен здесь, так нужен!..
ПРОЕЗЖАЕТ ЦАРЬ
В местечко пришла весть, что проезжает государь император. Сначала не верили, потом поверили. В витринах появились портреты царя, ветер колыхал трёхцветные флаги. Готовилась манифестация. Правда, царь проезжал не мимо местечка, а вёрст за сто от него. Но дух царя витал близко, и надо было дышать и радоваться.
Выставляя на витрину портрет государя, Сёма внимательно посмотрел на его лицо. Тщедушная рыжая бородка, вздёрнутый нос и бесцветные вялые глаза Николая не вызывали в Сёме никаких чувств, кроме удивления. Сёма дышал, но пе радовался.
Гозман строго осматривал служащих;
— Сегодня все должны блестеть. Чтоб у всех были весёлые глаза. Слышите! Закрываем в два часа и идём в синагогу... А ты,— набросился он на Сёму,— мудрец, что уставился в портрет, ты пе видел своего государя? Где твои весёлые глаза?
— Он их выплакал, господин Гозман,— тихо сказал приказчик Яков.
— Что ты сказал? — возмутился Гозман.
— Я сказал, что нужно иметь сердце и не мучить сироту, когда надо и когда не надо.
— Ой, я не выдержу,— притворно засмеялся Гозман и опустился на стул.— Яков, я тебе прямо скажу, если б твои сыновья не служили в армии, я бы тебя выгнал.
— Не волнуйтесь, господин Гозман,— спокойно сказал Яков,— они ещё вернутся, и они ещё, может быть...
· — Чтб ты сказал? А ну, договори...