Повесть о монахе и безбожнике
Шрифт:
Он повернулся к карте, но Сергей остановил его.
– Не вздумайте сказать так при Лу. Он считает, что называть еще раз уже названных туземцами животных не только глупо, но и безнравственно и что от этого попахивает остатками Имперского мышления, недопустимого для гражданина Земной федерации.
– Имперского?
– переспросил шеф.
– Прямо так и сказал?
Сергей кивнул.
– Ну, это он ошибся. Следовало бы сказать "неоколониального".
Сергей вспомнил, что означает это слово, и в который раз подивился эрудиции Шефа. Держать в голове слова, которыми теперь не пользуется никто, с его точки зрения было глупо, но поскольку это делал его непосредственный начальник, что слово "глупость" трансформировалось у него в слово "странность".
– Да, да, - закивал Сергей, - наверное, я ошибся. Наверное, он так и сказал.
Шеф, заинтересовавшись проблемой, поскреб голову.
– Да, пожалуй. В этом действительно нет смысла. А что Гвадзабия? Он ведь не смолчал?
– Еще бы! Со всей ядовитостью, на какую он способен...
– О!
– мечтательно сказал шеф, вспоминая перелет от Земли до этого болота.
– Да, - подтвердил Сергей и с удовольствием повторил.
– Со всей присущей ему ядовитостью он осведомился, что же предлагает досточтимый профессор Лу. Тот ответил, что раз туземцы уже как-то назвали своих зверей, то элементарная порядочность требует, чтобы мы оставили им их имена, а не городить огород сызнова.
Шеф задумался, сравнивая предложения.
– И в этом тоже что-то есть, - благородно согласился он. Сергей никак не отреагировал на его слова и продолжил.
– И тут Стельмахов спрашивает, не будет ли считаться шовинизмом и национализмом тот факт, что мы остановимся на каком-то одном названии, ибо каждое из животных в этих болотах имеет, по крайней мере, три.
Игорь Григорьевич заинтересованно наклонился вперед.
– Три? Откуда три?
– Да. Первое - Имперское - на языке гвелеринов, второе - альригийское. Часть леса и болота принадлежит альригийцам, ну и третье - туземное. Тут ведь до недавнего времени жили дикари, которые тоже как-то зовут всех плавающих и ползающих тварей.
От числа вариантов расклад становился радужным. Не одна и не две и даже не три точки зрения сошлись, чтобы определить верный путь развития науки!
– И что случилось дальше, - живо спросил шеф, оценивший глубину конфликта.
– Они перессорились и перестали разговаривать друг с другом. Теперь каждый агитирует сотрудников встать на его точку зрения.
Шеф задумался. Конечно, на первый взгляд проблема выеденного яйца не стоила. Ученые, в конце концов, сами разберутся, что к чему без его помощи, но только когда и как это произойдет... За свою жизнь он успел наслушаться множество самых разных историй о том с каких мелочей начинались конфликты, приводившие в конце концов к человеческим жертвам и свертыванию научных программ.
– Справедливости ради, следовало бы назвать зверей так, как их зовут дикари.
– По справедливости оно, может и так, - согласился Сергей, - только по здравому смыслу... Во-первых у них нет письменности, а во вторых Империю и альригийцев, с которыми нам придется иметь дело рано или поздно, трудно будет убедить отказаться от своих названий. И еще... Вы знаете, как на их языке звучит слово "дракон"?
– Летающий ящер?
– переспросил шеф. В его голосе Сергей уловил предостережение. Шеф предлагал уважать научный подход к проблеме и терминологию.
– Да хотя бы и он. "Полисукачуповятсу". Представляете?
– Поли...
– Полисукачуповятсу.
Шеф произнес слово про себя, или сделал вид, что произнес.
– Правда, не совсем удачно?
– спросил Сергей.
Игорь Григорьевич пожал плечами и взмахом руки дал понять, что именно эту проблему он приоритетной не считает.
– Если уж говорить о неудачах, то могу дать еще один пример.
Он посмотрел на карту и Сергей понял, что начинается главное, по крайней мере, более важное, чем околонаучные споры. То, зачем его звали.
– Ты знаешь где стоит летний охотничий домик эркмасса?
– Да, - сказал тот, отставляя свои проблемы в сторону.
– Опять нарушение режима?
Шеф кивнул.
В принципе ничего страшного в самом факте нарушения режима не имелось. По существу зона активной охраны заповедника, где действовали "Лесные бродяги" начиналась только в десятке километров перед стеной, однако то, что кто-то вошел в лес, и дошел до охотничьего домика, говорило о серьезности намерений нарушителей. Вряд ли зайдя так далеко, они захотят повернуть обратно.
– Кто они?
– Нашлись две забубенные головушки, - со вздохом сказал шеф,
– Головорезы какие-нибудь?
– понимающе поинтересовался Сергей. Последнее время он так хорошо поработал в лесу, что бродить по чащобе осмеливались только солдаты да лазутчики посланные эркмассом. То есть люди подневольные. Ни те, ни другие интереса не представляли. Своей охотой сюда уже ни кто не шел. Что бы отвадить таких от болота достаточно оказалось в нужных местах разбросать по лесу полтысячи "пугачей", а особо бесстрашным показать "лесных бродяг".
– Да нет. Приличные люди. Монах и горожанин.
Кузнецов недоуменно пожал плечами. С какой стати монаху и горожанину пускаться в лес? Монахи, бывало, ходили туда толпой, со своими знаменами, но чтоб в одиночку... А горожане те вообще в лес не ходили. Загадка.
– Покажите...
– попросил Сергей.
Шеф провел рукой над столом, и над ним возникло четкое изображение городской стены.
– Вчерашний полдень. Луковые ворота Гэйля. Вон те двое.
Издали смотрелось этотневажно, но шеф не спешил увеличивать картинку.
– В городе таких смелых трое-четверо, - заметил Сергей, понимая, чего от него ждет Игорь Григорьевич, - включая нашего соседа Хамаду. Интересно кто это?
Шеф усмехнулся, словно готовил Сергею приятную неожиданность и прибавил увеличение. Фигуры выросли, обретая объемность.
– Одного на них зовут брат Така. Так, серая личность. Монах, одним словом, зато второй...
Кузнецов всмотрелся в фигуру горожанина и присвистнул:
– Неужели Шумон-ашта?
– Неужели...- в голосе шефа прозвучала странная смесь самодовольства и растерянности. Сергей поцокал языком и покачал головой!