Пожар любви
Шрифт:
Казалось, Зейн говорил ей «здравствуй», а она уже отвечала «прощай».
Все последующие дни он делал вид, что между ними ничего не происходит. Зейн вел себя так, словно Лили интересуется его работой не меньше, чем он сам, и старается не замечать, насколько они отдалились друг от друга. Он с притворным интересом слушал ее рассказы о французском клубе, уроках, школьных выборах и ее работе в отцовском магазине. И хотя сложные отношения с матерями все еще сближали их, связь эта уже была не такой прочной, как когда-то. Жизнь Зейна совершенно изменилась, но винить в этом было некого. Он все еще любил Лили, но
Наблюдая за Лили, Зейн догадывался, что она испытывает те же чувства, и ему стало невыносимо жаль ее.
Лили пробыла в Нью-Йорке до Нового года. Утром она улетела в Хьюстон, поскольку на следующий день начинались занятия в школе. Поднявшись на борт самолета, сна почувствовала себя пятилетним ребенком, которого отец сажает в автобус, как будто Зейн был старше ее не на два года, а на все тридцать.
Они занимались любовью почти каждый день. Он показал ей Манхэттен, свой офис, познакомил с новыми друзьями, каждый из которых считал своим долгом сказать что-нибудь по поводу ее возраста.
— Как, Лили, неужели ты все еще учишься в школе? Ты, наверное, второгодница. На вид тебе можно дать гораздо больше, — сказала шикарная брюнетка двадцати с чем-то лет на новогоднем коктейле, который устраивал Френсис Кенсингтон.
Дама с Лонг-Айленда сделала замечание насчет черного бархатного платья Лили.
— Не следует завязывать бант сзади, милочка. Это чересчур пикантно, — произнесла она, прикуривая сигарету в длинном мундштуке от большой золотой зажигалки.
Один из деловых партнеров Зейна все время настаивал, что «на самом деле» Лили — сестра Зейна, и уговаривал ее подняться с ним осмотреть спальни.
— У Френсиса отменный вкус, дорогая. Ты просто обязана взглянуть на эти комнаты.
— Нет, спасибо, — отказалась она.
Ровно в четыре минуты первого, после длинного страстного новогоднего поцелуя, она попросила Зейна отвезти ее домой. Он истолковал просьбу по-своему, но в результате получилось как раз то, чего хотела Лили. Зейн немедленно спустился с ней вниз, поймал такси, и уже через полчаса они оказались дома в постели.
На этот раз его страсть показалась Лили как никогда бурной и ненасытной. Однако каждый раз, когда он целовал ее, касался ее груди и шептал, что любит, она спрашивала себя: «Неужели это конец?»
После отъезда Лили Зейн продолжал писать ей, хотя уже не так часто, как раньше. Он никогда не говорил, что разлюбил ее, потому что это было бы неверно. Он любил ее, но, как часто бывает с первой любовью, уже сам не знал, правда это или нет. Зейн вдруг осознал, что если вернется к Лили, то никогда не достигнет вершины. А ему очень хотелось добраться до самого верха.
Время шло. Нью-йоркские девушки с радостью вешались ему на шею. В лондонских пивных он знакомился с девушками из Челси, на художественных аукционах — с молодыми парижанками, каждый раз, конечно, в интересах дела. Правда, он нигде не встречал такой красивой, как Лили, такой щедрой, такой любящей… Но Зейн решил отказаться от нее, хотя и ненавидел себя за это.
Глава 20
Август 1980 года
Лили спускалась вниз по лестнице в красных сапожках и махровом халате. Электробигуди, на которые она накрутила волосы по совету Фейт, прыгали вверх-вниз, ударяя ее по голове, что доставляло ей некоторое беспокойство. Лили считала «украшательство» потерей времени. Природная красота позволяла ей так думать. Конечно, она могла бы обойтись и без бигуди, но сегодня она намеревалась работать в отцовской галерее.
— Мам! Я не могу найти синюю джинсовую юбку. Неужели Мария опять пыталась ее стирать? — Направляясь в сторону кухни, Лили заметила, что дверь в кабинет Джей Кея приоткрыта.
Он спал, положив голову на стол. Лили улыбнулась.
«Бедняга. Наверное, всю ночь работал», — подумала она. Лили уперлась рукой в дверь и толчком распахнула ее настежь.
Отец лежал головой на столе, положив правую щеку на раскрытую книгу. Там царил полнейший хаос: с огромного стола свисали старинные карты вперемешку с новыми картами автомобильных дорог и топографическими картами Мексики, Центральной и Южной Америки. Здесь же валялись ксерокопии писем от всемирно известных и никому не известных археологов.
На макушке у Джей Кея все еще восседали очки, и Лили невольно вспомнила, сколько раз он принимался искать их, в то время как они были у него на голове. Отец показался ей таким усталым, таким беззащитным. Ей так и не удалось выяснить, над чем он так интенсивно работал в последние месяцы. День за днем Лили спрашивала его, но Джей Кей проявлял редкостную скрытность.
Когда он в первый раз запер свой кабинет, то сказал Лили, что хочет, чтобы Арлетта и ее «чертова горничная» больше не прикасались к его бумагам. За кажущимся хаосом скрывался свой, одному ему ведомый порядок.
— Скажи мне по крайней мере, чего ты хочешь? — вспомнила вдруг Лили вопрос, который задавала неделю назад.
— Нет, — ответил он твердо.
Лили не знала, каким образом вытянуть из него еще что-нибудь.
— Паи, это карта Перу?
— Допустим. Что из того? — Он продолжал изучать карту, не поднимая глаз, а затем уткнувшись в письмо, полученное в тот день из Колумбийского университета.
— Ты часто говорил о том, чтобы поехать в Южную Америку. Вот я и подумала: может быть, мы скоро поедем? — не отставала Лили.
— Может быть.
— Ну ладно, пап. Имей совесть! Ты работаешь над этим уже больше полугода.
— Теперь уже больше трех лет, — устало перебил он. — Я никуда не двинусь, пока не буду уверен. Совершенно уверен.
— Хорошо. — Она быстро чмокнула его.
Лили смотрела, как он спит, и думала, что, возможно, ночной штурм принес какие-нибудь новые результаты. В последнее время се стало серьезно беспокоить, не одержим ли отец неустанной гонкой за неким мифическим сокровищем. Он весь день до изнеможения работал в магазине, а потом всю ночь в кабинете. Джей Кей уже не смеялся и не улыбался так часто, как раньше. Его лицо избороздили глубокие морщины, и он почти всегда оставался серьезным. Лили хотелось облегчить его ношу. Она работала в магазине почти столько же, сколько и он, но, похоже, больше ничем не могла ему помочь. Если бы только он поговорил с ней, как прежде, рассказал, чем он так сильно озабочен.