Предвестники
Шрифт:
С тех пор этот мир стал нашим домом, а прежняя родина забыта.
Часть третья
41.
Я смотрел в небо и не мог понять, во сне я или наяву, у знакомых берегов или в чужом краю. Прозрачная высота, тонкие рваные облака, штормовой плеск волн, - говорили мне: ты возле берега, ты дома. Но крики чаек, осенний ветер, запахи, которые он нес, казались неуловимо чужими.
Королевский остров, последний осколок родного мира.
Я закрыл глаза. Я лежал на дне лодки, песня полета текла сквозь нее, была громче волн, отзывалась на каждое мое прикосновение. И неслась
Она поможет нам, проведет сквозь бурю, когда мы отправимся на поиски новой земли.
Море пело вместе с кораблями, шептало мне: "Уплыть - найти дом, вернуться - погибнуть..." Я столько раз повторял и слышал эти слова, что перестал понимать их смысл.
Море звало меня, но я так хотел вернуться.
Три дня здесь, на Королевском острове, уже казались вечностью. Я не знал, что замышляют враги, и не знал, что собирается делать король. Первый день на острове прошел в тумане усталости, - я запомнил бесконечный подъем по белой лестнице на вершину холма, дворец - уменьшенное отражение дворца в Атанге - королевский совет в длинном зале. Я пытался потом вспомнить слова короля, но не смог. Другие голоса, - радостные, удивленные, враждебные, - заслонили остаток дня, а следующим утром я уже сидел в палатке старшего офицера, писал рапорт, слушал свою задачу и принимал новые полномочия.
"В кратчайшие сроки сделать флот сильнее". Никто не мог объяснить, что именно хотят от меня, и я сделал то, что считал нужным.
Корабль, столько лет дожидавшийся меня в песке возле старого порта, за один день был разобран на планки. Доски, оторванные друг от друга, еще полнились песней полета, жили моим волшебством. Пока их приколачивали к другим кораблям, я пел, - и магия пропитывала их как масло, как кровь, звала в небо и в открытое море. Даже уйдя с пристани, поднявшись на сотню ступеней, я слышал песню полета. Никогда прежде она не звучала так звонко, так ясно.
Лишь нескольких десятков кораблей не коснулась моя песня. Высокие, с серебристыми парусами, они стояли в восточной части гавани, и их борта шелестели едва слышно, касались сердца горьким дымом, - как и крылья тех, кто приплыл на этих кораблях.
"На наших кораблях не будет магии", - сказал мне верховный всадник. Его крылья ниспадали к земле словно плащ, капюшон затенял лицо. Ему было все равно, что приказал мне король, и корабли всадников не вдохнули песню полета.
Но все остальные звенели, были полны сил, - ведь я пел вчера и сегодня, наполняя их ветром и небом, и теперь без сил лежал на дне своей лодки, слушал как море шепчет мне: уплыть... погибнуть... вернуться...
– Эй, ты там живой?
– Голос, встревоженный и знакомый, окликнул меня, заставил вынырнуть из полузабытья.
Я ухватился за борт, поднялся, - лодка качнулась подо мной, готовая отплыть или взлететь, - и выпрыгнул на пристань.
Джерри поймал меня за плечо, и я привычно отмахнулся, хотел сказать, что все в порядке. Но каменная набережная качнулась словно палуба корабля, и Джерри не отпустил меня.
Я не видел его всего неделю или чуть дольше, но он изменился, стал словно бы старше или злее. Но за спиной у него по-прежнему было длинноствольное ружье, и одет он был в свою черную офицерскую форму, - только правый рукав был отрезан и перебинтовано плечо. "Это еще с Атанга, - объяснил он.
– Я тогда даже не заметил".
Только теперь, на острове, я понял, - все эти дни я не задумывался, жив ли Джерри, добрался ли он до цели. Не задумывался, потому что у меня не было сомнений. Должно быть, в те долгие два дня, пока я был без сознания, ветер донес до меня песню лодки, вплел в мои сны, сказал, что Джерри цел.
Ведь мне снилось что-то важное тогда.
– Ты себя угробишь когда-нибудь, - сказал Джерри.
– Это точно, - согласился я.
– Даже не знаю, как сюда без тебя доплыл. Ты нашел сигареты?
Джерри усмехнулся и на миг стал совсем прежним.
– Ну я так подумал, - сказал он, - что раз волшебников у нас почти не осталось, то надо же беречь тебя, следить, чтобы ты соблюдал ваши правила. А курить-то волшебникам нельзя!
Я попытался пнуть его, но он увернулся, смеясь.
Словно мы все еще были в Атанге. Словно война не вышвырнула нас прочь.
Вчера я рассказал Джерри обо всем, что со мной было. Мы сидели у костра, передавали друг другу медную фляжку. Можжевеловая водка обжигала горло, мысли искрами уносились в темноту, и я рассказывал, не мог остановиться. Кроме Нимы только Джерри мог меня понять. Он столько раз был в Роще, он знал Кимри, Ору и многих других. Он знал моего учителя и тех, кто убил его.
"Суки, - сказал Джерри, когда фляжка опустела.
– Повсюду таились".
Повсюду. Даже Рилэн был одним из них.
– Там еда осталась?
– спросил я.
– Я поэтому за тобой и пришел, - ответил Джерри.
– Скоро не останется!
Лестница поднималась от пристани, рассекала склон холма, - широкие мраморные ступени, резные балюстрады, площадки с мозаичным узором. Наверное раньше здесь никогда не было так людно, - изредка сюда приезжал король, придворные гуляли по белым галереям, а на склонах холмов шли представления и состязания.
Теперь весь остров превратился в лагерь беженцев. По обе стороны от лестницы пестрели армейские палатки, серые и цвета прибрежного песка, навесы из разноцветной ткани, самодельные шатры. Воздух полнился дымом костров и людским гулом, - разговорами, окриками, детским плачем.
Но сквозь все это я слышал песню полета, - она неслась словно ветер, словно прилив. Я слушал ее, шел по лестнице - ступень за ступенью, - и путь снова казался мне бесконечным.
Палатка, в которой я ночевал, стояла высоко, почти у самого дворца. "Новые казармы королевской гвардии!" - сказал мне Джерри в первый вечер. Всего несколько больших шатров - нас осталось так мало.
– Ну кажется мы не опоздали!
– Джерри хлопнул меня по плечу и направился к котлу.
Я хотел пойти следом, но не успел сделать ни шага.
Дымная, горькая сила налетела словно шквал, обожгла глаза, наполнила горло пеплом. Сердце замерло на миг, потом забилось быстрее. Я обернулся и увидел Тина.
Он промчался по лестнице, перепрыгнул через баллюстраду и подбежал ко мне. Он сиял, казалось едва сдерживался, чтобы не рассмеяться от счастья, а за спиной у него были крылья. Серебристо-серые, ниспадающие к земле, полные силы, - шепчущий раскаленный пепел, боль.