Прежде, чем их повесят
Шрифт:
— Вот черт, — раздался голос. Джезаль замер — неужели кто-то из них его заметил?
— Погоди… — короткая пауза.
— А… ага, вот так. — Ритмчные движения возобновились, одеяло заходило ходуном, медленно, потом быстрее. Как он может под это спать, по их мнению? Джезаль нахмурился и откатился в сторону, натянул одеяло на голову и лежал так в темноте, слушая, как гортанный хрип Девятипалого и настойчивое шипение Ферро становятся все громче. Джезаль зажал уши и почувствовал, как под веками наворачиваются слезы.
Ему так одиноко, черт побери.
Перебежчики
Дорога
— Значит, вот она, — пробормотал Тул, лежа на животе и вглядываясь через кусты.
— Думаю, да, — сказал Ищейка. — Если только где-нибудь на реке нет другой гигантской крепости.
Отсюда, с хребта, Ищейка ясно видел ее — возвышающиеся громадные стены из совершенно черного камня, четкий шестиугольник, не меньше двенадцати шагов в высоту; массивные круглые башни на каждом углу, серые черепичные крыши строений вокруг внутреннего двора. Двор окружала стена поменьше, тоже шестиугольная — хоть и в два раза ниже, но все равно достаточно высокая, с двенадцатью башенками. Одна сторона выходила на реку, перед остальными был выкопан широкий ров, так что получался остров из жесткого камня. Только один мост вел из крепости, один мост, протянувшийся к надвратной башне размером с гору.
— Вот дерьмо, — сказал Доу. — Видели когда-нибудь такие стены? Как, черт побери, Бетод туда пробрался?
Ищейка помотал головой.
— Не так уж и важно, как. Вся его армия там не поместится.
— А ему этого не надо, — сказал Тридуба. — Это не для Бетода. Он будет снаружи, где можно двигаться, ждать возможности застать их врасплох.
— Ага, — кивнул Молчун.
— Дрянной Союз! — выругался Доу. — Его войска всегда можно застать врасплох! Сколько уже мы идем за Бетодом с юга, а они пропускают его без боя! А теперь он за стенами, при пище и воде, довольный и счастливый, и нас поджидает!
Тридуба щелкнул языком.
— Что теперь плакать, верно? Бетод обвел тебя уже пару раз, как я помню.
— Ха. Сволочь ловко умеет оказываться там, где его не ждут.
Ищейка взглянул на крепость, на реку, на длинную долину и пригорок на том берегу, заросший лесом.
— Он поставит людей на том хребте и в лесу вокруг рва, я почти уверен.
— Все просчитал, да? — спросил Доу, глядя в сторону. — Теперь нам остается выяснить только одно. Она у тебя уже сосала?
— Что? — Ищейка растерялся, не зная, что ответить. Тул расхохотался. Сам Тридуба тоже хмыкнул про себя. Даже Молчун издал странный звук — как вздох, только громче.
— Ведь простой вопрос, верно? — спросил Доу. — Да или нет? Сосала?
Ищейка нахмурился и сгорбился.
— Дерьмо.
Тул еле удерживался от хохота.
— Дерьмо? Она навалила на него? Ты был прав, Доу, в Союзе они делают по-другому.
Тут уж расхохотались все — кроме, конечно, Ищейки.
— Да пошли вы все, —
Доу похлопал его по плечу.
— Не думаю. Ты знаешь, как Тул любит говорить с набитым ртом!
Тул прижал ладонь к лицу, и от смеха у него из ноздри вылетела сопля. Ищейка сердито посмотрел на него, но с тем же успехом можно было пытаться взглядом остановить камнепад. Не помогло.
— Ладно, лучше затихните, — пробормотал Тридуба, впрочем, продолжая улыбаться. — Кому-то стоит подобраться поближе. Надо посмотреть, сможем ли мы выяснить, где мальчики Бетода, до того как войска Союза повалят по этой дороге, как кучка идиотов.
У Ищейки упало сердце.
— Кому-то? И кому же из вас, сволочей?
Черный Доу улыбнулся и похлопал Ищейку по плечу.
— Думаю, кто грел свой сучок вчера ночью, с утра может и померзнуть, а, парни?
Ищейка крался между деревьями, держа лук и стрелу наготове, но не натягивал тетиву, опасаясь случайно прострелить себе ногу или еще что. Он раньше видел такое и не собирался скакать на одной ноге в лагерь и объяснять остальным, откуда у него в ноге собственная стрела. Он станет посмешищем навеки.
Ищейка опустился на колени и стал вглядываться сквозь деревья, просмотрел на землю — голая бурая земля, пятна снега, мокрые сосновые иголки и… Ищейка затаил дыхание. На земле был след ноги. Наполовину в грязи, наполовину в снегу. Снег падал и таял, падал и таял безостановочно. Сегодня след не продержится долго. Значит, свежий. Ищейка понюхал воздух. Никакого запаха, но на морозе труднее что-нибудь унюхать — нос окоченел. Ищейка двинулся туда, куда указывал след, оглядываясь вокруг. Вот еще след и еще. Кто-то явно шел этим путем, и недавно.
— Ты Ищейка, верно?
Он застыл, сердце заколотилось, как каблуки по лестнице. Ищейка повернулся посмотреть, откуда донесся голос. В десяти шагах на поваленном дереве сидел человек. Прислонившись спиной к большой ветке, он закинул руки за голову и вытянулся, словно собирался спать. Длинные черные волосы падали на лицо, но один глаз внимательно следил за Ищейкой. Человек медленно сел прямо.
— Это я оставлю здесь, — сказал он, показывая на тяжелый топор, наполовину ушедший в гнилой ствол, и на круглый щит, прислоненный рядом. — Теперь ты видишь, что я хочу поговорить, и я хочу сдаться. Что скажешь?
Ищейка поднял лук и натянул тетиву.
— Сдавайся, если должен, но, если попробуешь что-нибудь выкинуть, я прострелю тебе шею.
— Справедливо. — Длинноволосый соскользнул со ствола, оставив оружие позади, и вышел вперед между деревьями. Он шел, наклонив голову, но все равно оставался высоким, подняв руки ладонями наружу. Мирный с виду, что и говорить, но Ищейка не хотел никаких неожиданностей. Мирный с виду и мирный — вещи разные.
— Могу напомнить, — произнес человек, подойдя ближе, — чтобы сразу добиться доверия между нами, что ты меня не замечал. Будь у меня лук, я мог бы пристрелить тебя на месте. — Это была правда, но Ищейке она не понравилась.