Приключения во времена Людовика XIII продолжаются (II книга)
Шрифт:
– И мне, - подала голос Изабелла.
– И мне!- отозвался де Силлек.
– Судьба оказалась достаточно любезной, чтоб вернуть все на круги своя. Восхвалим господа нашего, дорогая графиня, за внезапное избавление от наших мук и будем счастливо жить дальше…Так, а почему, собственно, моя собственная супруга так надолго задерживается у его Величества, а? Г-жа де Силлек, что она там делает, скажите на милость?
– Поет, мой друг!
– Опять поет любовные куплеты? Что ж это такое, г-да? Страсть короля Людовика к голосу моей супруги злит меня невообразимо! По вашему примеру, де Силлек, я
– С удовольствием приму вас, мой дорогой друг!
========== Глава 12 В которой появляется поэт ==========
Королю вскоре наскучила война, и он решил вернуться в столицу. Париж обрадовано принял их величеств, зашумел и заблистал фейерверками. Праздновали еще и потому, что через некоторое время кардинал Ришелье прислал Его величеству приятное известие - 27 февраля 1628 года представители Ла-Рошель нижайше просили аудиенции у его Величества.
Джулия узнала об этом у гостях у Изабеллы и, движимая смутным предчувствием, помчалась домой, к де Арамисец.
– Что вы, ничего особенного не случилось!- успокоил он ее со сладкой улыбкой. – Война, слава господу нашему, закончилась. Жан Гитон - мэр Ла- Рошели - согласился капитулировать. Король справедливо посчитал, что милосердие такой же действенный инструмент власти, что и устрашение. Поэтому Его величество везет оставшемуся населению хлеб. Мы, ясно, сопровождаем его. Поездка займет только месяц, дорогая! Не беспокойтесь.
Он уехал. И сразу их дом приобрел сиротливый, унылый вид. Даже в роскошно обставленных комнатах стало неуютно и холодно, а огонь в камине никак не хотел разгораться. Джулия немного поплакала от досады и, может быть, от одиночества и, раздосадованная тишиной в доме, согласилась, ради исключения, принять какого- то посетителя, ссылающегося на дело к де Арамисец.
Слуга вернулся в сопровождении застенчивого красивого юноши, почти мальчика. Его внешность ласкала взор мягкой красотой итальянцев или жителей Тулузы: идеальный греческий профиль, очень смуглая, бархатная кожа, еще по- детски припухлые алые губы. Темные короткие волосы прекрасно гармонировали с глазами юноши - большими, синими, -которые мечтательно и задумчиво светились из- под длинных черных ресниц.
Одет он был бедно, но чисто. Вид не портила даже разорванная по шву на рукаве куртка из алого сукна, стоптанные сапоги и потрепанные штаны из черного бархата. Через плечо его висел тощий дорожный мешок, а за спину он задвинул поцарапанную старую лютню.
Оказавшись в богатых покоях, юноша, казалось, забыл, зачем пришел. Во всяком случае, в глазах его засияло искреннее, беспредельное восхищение прекрасной дамой, что стояла перед ним. Он был недалек до того, чтоб в изумлении протирать глаза. Восторженные чувства его были столь очевидны, что польщенная Джулия украдкой глянула на себя в большое зеркало над камином. И впрямь, дымно-розовое атласное платье с широким поясом с бахромой и серебряным шитьем по лифу и низу юбки необычайно шло ей, а локоны, уложенные по последней моде у висков, выгодно отделяли голубые ласковые глаза. Кружева на длинном воротнике были самые модные –из Санлиса. Совсем недавно Людовик XIII запретил использование кружев и безделушек иностранного
И Джулия впервые за этот тоскливый день улыбнулась. И, так как юноша застыл, глядя на нее, растерянный и ослепленный, Джулии пришлось самой начать разговор.
– Я слушаю вас, - ласково произнесла она. Она села в высокое кресло с вышитыми на нем синими цветами, стараясь, чтоб платье легло вокруг красивыми складками, а тусклое солнце, заглядывающее в гостиную через окна, заиграло на ее золотых волосах.
– Я хотел бы видеть его светлость г-на де Арамисец, - пробормотал юноша и покраснел до ушей. Его смущение растрогало Джулию и она подарила ему одну из своих самых обворожительных улыбок.
– Г-н де Арамисец уехал ненадолго. Но вы можете рассказать мне, что привело вас к нему.
– Я должен был передать г-ну де Арамисец письмо от матушки,- пояснил юноша все так же робко, переминаясь с ноги на ногу. Джулия слушала его со смешанным чувством грусти и удовольствия. Юноша говорил с тем же незабываемым мягким акцентом, что и де Арамисец.
– Вы прибыли из Прованса, да?
– спросила Джулия.
– Господин когда-то очень по-доброму предложил матушке устроить меня в Париже. Я - Франсуа Ларен.
– Ларен? Мне знакомо это имя, только не могу припомнить, в связи с чем я его слышала!
– Моя матушка была кормилицей господина!
– Ах, верно, - вспомнила Джулия.
– Мой старший брат был молочным братом его светлости г-на де Арамисец. Я сам никогда не видел молодого господина!
– Но, тем не менее, приехали в Париж?
– Да, ваша милость!
– Бежите от чего-то? Или хотите посмотреть огромный пленительный мир, и, наверно, как трубадур, играете на лютне?
Юноша улыбнулся. У него была очень хорошая, застенчивая и доверчивая улыбка.
– О, да!- прошептал он.
– Франсуа, вам, по- видимому, некуда идти?
– Да!
– Оставайтесь здесь, у меня, до приезда г-на де Арамисец! Не оставлять же мне вас на улице! Когда мой супруг вернется, он что- нибудь сделает для вас!
Джулия вызвала слугу и велела устроить Франсуа в комнатах внизу. И совсем забыла о нем. Вернувшись вечером из Лувра, она была весьма удивлена, когда управляющий, отчитываясь за день о покупках и финансах, задумчиво добавил:
– А у него талант, ваша милость, у этого мальчика!
– О ком вы?
– Об этом юноше, Франсуа! Он пел нам сегодня целый день.
– Да кто же?
– Мальчик, что пришел вчера к вашей милости!
– Ах да!
– вспомнила Джулия.- Вы утверждаете, он превосходно поет?
– Божественно, ваша милость! Говорит, что столько времени слушал лес, пение зябликов, журчание ручья на старой мельнице, что запел!
– Что ты о нем думаешь, Оливье?
– Он - романтик, госпожа! Все мы такие в 16 лет. Добрые, веселые, неисправимые мечтатели! Жаль, что он сирота!