Присяжный
Шрифт:
– Ваше звание не мешает вам быть человеком с душой, месье Жерминьи, – воскликнула она, – потому я вам покаюсь во всем. Я уверена, что это лучшее средство, чтобы заслужить ваше сочувствие и покровительство.
Прокурор поклонился с благосклонным видом, и девушка рассказала все подробности несчастного случая. Понятно, что она лишь слегка коснулась своего личного участия и всю вину приписала своей горничной Женни Мерье, что, впрочем, было совершенно справедливо. В ее рассказе прокурора поразило только одно обстоятельство.
– Разве месье де ла Сутьер часто ходил на охоту? – спросил он.
– Боже мой! Почти никогда, – наивно ответила Пальмира. – Изредка, когда в Рокроле у него собирались знакомые коннозаводчики, он охотился с ними.
– Как вы в таком случае объясните тот факт, что он оказался на месте убийства с заряженным ружьем в руках? Еще раз повторяю вам, сударыня, не спешите с ответом…
– Я не знаю, как это могло случиться, – сказала она растерянно, – и до сих пор мне это ни разу не приходило в голову.
Едва заметная улыбка мелькнула на губах прокурора. В эту минуту дверь отворилась, и в комнату вошел Робертен. Одного взгляда ему было достаточно, чтобы понять, что произошло без него, и он холодно поклонился прокурору. Пальмира подбежала к Арману.
– Месье Робертен, если не ошибаюсь, – обратился прокурор к молодому человеку, отвечая на его поклон.
– Да, месье Робертен – наш самый искренний и преданный друг, – поспешила ответить Пальмира.
– Ваш друг… Понимаю! – И опять тонкая улыбка пробежала по губам Жерминьи.
– В таком случае я могу предполагать, что месье Робертен в курсе дела, ради которого я здесь?
– Я узнал о нем всего лишь несколько часов назад, господин прокурор, – ответил Арман. – Об одном жалею, – продолжал он после минутного молчания слегка изменившимся голосом, – я не успел ее предупредить, что она имеет право не давать ответов, которые могут быть истолкованы во вред ее отцу.
Прокурор понял упрек.
– Месье Робертен, вероятно, долго изучал право, раз так хорошо знает законы, – сухо сказал он. – Действительно, теперь я припоминаю, вы числитесь студентом на юридическом факультете не помню уж какого курса!
– Господин прокурор предупреждал меня не касаться необдуманно важных вопросов, – обратилась Пальмира к Робертену, – но сейчас не допрос, а дружеская беседа с бедной девушкой, которая умоляет его о сочувствии, потому я и сказала ему все, по крайней мере все, что знаю.
– И вы не будете иметь повода раскаиваться, мадемуазель, – обратился к ней прокурор с прежним добродушным видом.
Он собирался уже выйти, когда вдруг из комнаты больного послышались хриплые крики, вслед за тем топот, потом падение какой-то мебели, и во внезапно растворенной двери появился де ла Сутьер. Он наскоро накинул на себя халат и устремился в гостиную со сверкающим взором и пылающими от жара щеками.
При виде больного, похожего на призрак, все остолбенели. Он шел твердым шагом, ни на кого не опираясь. Обратившись к прокурору, он сказал голосом, изобличавшим сильное волнение:
– А, вы тут, господин прокурор, я был уверен, что слышу именно ваш голос! Войдите же, зачем вас задерживают здесь? Вы должны иметь дело только со мной. Впрочем, может быть, вы требуете, чтобы я шел за вами? Я готов, где ваши жандармы, где полицейские?
Прокурор с чувством сострадания посмотрел на больного.
– Я пришел справиться о вашем здоровье, месье де ла Сутьер, – ответил он тихо, – и я надеялся…
– Благодарю за пощаду. За одни сутки эта проклятая горячка может покончить со мной, и оправдание, которого я так сильно жажду, станет невозможным. Если вы не требуете, чтобы я следовал за вами, сядьте возле меня, и я облегчу свою совесть от тяжкого бремени. Я исполню свой долг, и мне все равно, останусь я жив или нет, – я буду совершенно спокоен.
Вернувшись в спальню, он бросился на постель.
– Вы, вероятно, заметили, милостивый государь, – в свою очередь сказал Робертен, – что мой несчастный друг не совсем в своем уме, и мне бы не хотелось, чтобы впоследствии дело приняло дурной оборот.
– Вот почему мое посещение не официальное, а дружеское, – ответил прокурор с некоторой сухостью. – Откликаясь на просьбу месье де ла Сутьера, я желаю ему больше добра, чем полагают некоторые.
Жерминьи прошел в спальню, а вслед за ним Пальмира, Арман и сиделка.
– Все ступайте вон! – крикнул де ла Сутьер, приподнявшись на постели. – То, что я намерен сказать, должен слышать только господин прокурор.
– Странно, – заметила сиделка Батисту, – что месье де ла Сутьер хочет принять судью, находясь в таком плачевном состоянии.
Пальмира и Арман, последовав просьбе больного, переглянулись при мысли, что слуги принимают ужасную действительность за горячечный бред. Наконец отворилась дверь, и Жерминьи вышел из спальни. Пальмира приблизилась к нему, но не посмела его расспрашивать.
– Приободритесь, бедное дитя, – сказал он с добрым участием. – Надеюсь, что все кончится хорошо. Это дело трудное, запутанное, но с божьей помощью мы добьемся удовлетворительной развязки.
Прокурор ограничился общими и неопределенными утешениями, а между тем бедная девушка обрадовалась им несказанно.
– Да наградит вас Бог за эти добрые слова! – воскликнула она, поднося к губам руку Жерминьи. – Итак, вы мне обещаете…
– Обещать я ничего не могу. Какую бы власть вы мне ни приписывали, я, прежде всего, раб закона. Я готов сделать все, что зависит от меня, для смягчения участи вашего отца, но более ничего у меня не просите.