Притворная дама его величества
Шрифт:
Герцогиня де Бри, вспомнила я. Она привела меня к королю, она точно знала, что я осталась в покоях его величества. Короля, конечно, никто ни в чем не обвинит, но герцогиня будет знать, что я поплатилась ей в назидание.
Ничем иным это все кончиться и не могло.
Ладно, сказала я себе. Те, кто попадает сюда, не знают, что делать, куда бежать. У меня — по чьему-либо недосмотру или по промыслу господню — шанс все-таки был. В одном коридоре смерть, в другом? Если стены начнут сдвигаться, я не брошусь очертя голову туда, где сгину в провале. Возможно, я найду укрытие там, где можно спастись.
Ну или сейчас я там обнаружу
Мрак. Кажется, дуновение воздуха, но нет, это мое собственное дыхание. А потом, не успела я сделать и пары шагов, сто раз перед каждым из них проверяя, нет ли пропасти под ногами, и стараясь не думать, что с потолка на меня падет меч, — потом над головой что-то вспыхнуло так, что я на секунду зажмурилась.
Но снова не умерла.
Проморгавшись, я уставилась на небольшую молельню. Скамеечка, знакомые знаки, самый яркий из них горит над входом, а на стенах — еле заметные, но все же различимые занятные фрески. Святой — кажется, Себастьян — протягивает ребенка отцу. Святая Анна держит двух младенцев на руках. Святой Мартин наложил руку на колыбель. Опять святая Анна и девочка, молятся. И на заднем плане везде, кроме первой картинки, безутешные родители.
Прелюбопытно, подумала я. Если это молельня для того, чтобы уйти с миром, при чем тут дети? Не детей же запирали здесь, в конце-то концов? Хотя… про Ричарда Третьего ходили такие слухи. Но так какие слухи только ни ходили, подтверждений, правда, нет ни одного.
И никаких свитков, никакой Книги… Придется строить версии самой, если они мне хоть что-то дадут. Родители детей горюют, но дети не на каждой фреске больны. Что еще общего? Природа. Допустим, это все Клейдария. Колыбель веры. У нас в некоторых религиях изображали Израиль — Палестину, или как она тогда называлась. Здесь религия все же иная и за счет магии легенд и разногласий в ней, наверное, меньше, но есть иносказания. Где они? В чем? Нет, антураж ничего мне не скажет. Деревья. Ручей. Нет, спасибо, мы там уже были. Расщелина… стоп.
Я всмотрелась. Расщелины на каждой фреске, и, несмотря на полумрак, можно разглядеть эмблемку над каждой щелью в скале, такие же эмблемки были по всему коридору. Пробуем рассуждать.
Везде дети, везде родители или просто взрослые, везде святые — важно: они рядом с детьми, а прочие фигуры словно теряются и размыты. Расщелина эта и знак. Расщелина. Я прикрыла глаза. Предания и Деяния, суд господень, благословение господне — однажды расступилась скала, и появился святой Мартин в семье, где нужна была медицинская помощь ребенку, и так же расступилась скала, и появился святой Себастьян и спас семью от разбойников. Если на фресках изображен Путь святых — так назывались эти проходы в скалах — то он носит ритуальный характер, и даже не суть какой, но молельня определенно неспроста.
Машину для ликвидации неугодных в Пути придумали, конечно же, люди. В Преданиях не было об этом ни слова, святые не истребляли детей господних, а люди всегда проявляли изобретательность, когда требовалось отправить на тот свет ближнего своего.
Ненавидела в детстве сочинения по картинам. А сейчас еле сдержала истерический смех и едва не надавала себя пощечин. Раз: кажется, снова буйство гормонов. Два: ну не могли же со школьной скамьи готовить детей в попаданцы? И если уж говорить о детях: в этом коридоре я должна отмолить какого-то младенца? Какого и почему? И зачем для этого мне быть придворной дамой?
Ненавидела сочинения по картинам и сейчас сочинила какой-то бред.
К черту, кощунственно подумала я, хотя уже знала прекрасно, что в этом мире концепции ада нет и чертей никаких тоже. Осмотрев молельню как могла, я опять устроилась у стены и только вытянула ноги, как услышала звук.
Кто-то… открыл где-то дверь?
И даже не подумав, что это могут сдвигаться стены, чтобы оставить от меня лишь не самое доброе имя, я вылетела в коридор.
Глава двадцать седьмая
Она была деревянной. Та самая дверь, которую я приняла за стену. На нее лился свет, после полутьмы коридора казавшийся мне мучительно ярким, и да, дверь все-таки была деревянной. И я не понимала, как могла спутать дерево с камнем.
Это настораживало сильнее, чем странный коридор с давилкой и молельней.
Мало ли, что там было, за этой дверью. Демоны и потусторонние твари, которые схавают мой аппетитный суповой набор.
Но женщина, которую я увидела, была не похожа на демона, если только не притворялась. Была она сутулой, что меня удивило — здесь у всех была такая прямая спина, словно их с колыбели лупили палками за попытку расслабиться. Или заставляли ходить с плошкой на башке, куда не воду наливали, а серную кислоту. Чуть наклонишься — и привет… А может быть, все проще: они с детства носили эти жуткие корсеты, в которых и захочешь — не согнешься. Да и все.
Каждая эпоха рождает свое притворство. А было бы очень забавно, если бы именно здесь актуальны были безбровые лица. Вот тогда мироздание бы пошутило на сто процентов, но вероятно, оно не успевало следить за нашими трендами. Ни хвосты белок, ни щедрые четкие линии я себе на физии не рисовала, но лишаться бровей совсем меня как-то не особо тянуло.
— Хранит вас господь, — сказала женщина и отступила на шаг. Я поспешно выбралась из коридора и стояла теперь, еле держась на ногах, и осматривалась. Из глаз текли слезы — это не эмоции, это свет, утешила я себя. Просто свет. Ничего больше.
Красивый зал. Небольшой, пустой практически, на наши мерки — квадратов пятьдесят, и, конечно, поразительно неуютный, но есть камин, уже плюс. Вот оно что…
— Ее величество ждет вас, мадемуазель, — услышала я знакомый мужской голос.
Были бы условия сделки известны мне с самого начала, я бы наотрез от нее отказалась. Маркиз де Сото кивнул и вышел, женщина, которая привела меня, представилась — ее звали Теодора и она была кем-то вроде секретаря и переводчицы королевы. Она на меня произвела самое милое впечатление. Если бы меня еще можно было обмануть такими нехитростями, хмыкнула я так, чтобы никто не заметил.
Готова ли я была потерять бизнес в обмен на то, что увижу, каким блеском горят глаза маленькой королевы? Как ответить честно самой себе? Нет, не готова. Но я стерла улыбку, приседая в глубоком поклоне перед ее величеством.
И — да, я все начала сначала.
Мне в первый же день отвели отдельную комнату. Этель прислали ко мне, и она, умница, забрала все ценное, что у меня было, и даже передала еще один увесистый незнакомый мне раньше мешочек, запечатанный королевской печатью. Этель ничего, как я могла судить, не украла и была тут же вознаграждена.