Привычка выживать
Шрифт:
А теперь ее опять нет.
Он так много ей не сказал.
…
– Китнисс?
Молчаливая игра не может продолжаться слишком долго. Доктор Аврелий делает вид, что спит, но вскоре ему надоедает видеть профиль своей самой знаменитой пациентки. Китнисс Эвердин плохо выглядит, но держится довольно сносно – не устраивает ни сцен, ни истерик, и вновь погружается в бездонные пустоты своего отчаяния. Глупая девочка, думает доктор, но тревожное чувство никуда не уходит, только оформляется в какое-то мрачное предсказание.
– Да, доктор, я все еще здесь, - отвечает она как-то вяло. И отворачивается.
В конце концов, никто не сказал ей «добро пожаловать обратно».
========== ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ, в которой Пита Мелларка втягивают в авантюры ==========
Джоанна Мейсон под действием
Он не спрашивает, как Джоанна себя чувствует. Он не спрашивает, жалеет ли в действительности Джоанна о том, что натворила. Он просто ведет ее за руку, и не знает, как теперь с нею себя вести. Конечно, Хеймитч дал огромное количество советов в подобной ситуации. Убить, например. Хотя бы избить до полусмерти. У Хеймитча к Джоанне есть один неоплаченный счет, но Пит старается не думать о том, что с бывшего ментора станется этот счет действительно предъявить.
Он ведет ее к одной из свободных лавочек. Не на солнце, но и не в тени, и вид неплохой, хотя никому из них сейчас нет никакого дела до вида. У Джоанны ледяные руки. Она вся опутана наркотиками, как паутиной, и когда она начинает плакать, Пит просто сильнее обнимает ее. Слезы горячие, соленые, но сама она неподвижна и холодна.
– Прости. Это все из-за лекарств, - говорит отстраненно. – Никак не получается себя сдержать. Веришь ли, но я в детстве немного плакала. Слезы не облегчали моих страданий. Голодные Игры показали мне, как с помощью слез и собственной слабости можно управлять людьми. С тех пор я почти не плакала просто так, а теперь не могу остановиться.
Пит целует ее в висок. Она не кажется ему сейчас жалкой – скорее, беззащитной. А беззащитность в женщине вызывает разные чувства, и главным чаще всего становится желание защищать и оберегать. Конечно, если ты не Арене Голодных Игр. Конечно, если ты еще не превратился в чудовище.
Джоанна затихает, а потом прижимается еще сильнее, и шепчет уже на самое ухо. Дыхание у нее обжигающе горячее, и Пит теряет счет времени, которое они проводят вдвоем, обнявшись, в парке у больницы.
– Я уже говорила тебе, что Игры не закончились, но правила стали сложнее, - Пит чувствует, что Джоанна улыбается. – Голодные Игры теперь мы будем вспоминать с ностальгией, потому что новая Арена устроена иначе, не так, как мы привыкли. Здесь тоже есть враги, но их нельзя просто убить, их нужно сначала обнаружить, - цокает языком. – Все, что я сделала, это часть сценария, Пит. Сценария, о котором я не знала, пока не увидела занавес.
И горечь, и безнадежная усталость сквозит в каждом ее слове. Пит гладит ее по голове, и пытается отвлечься от собственных мыслей, только подтверждающих его собственные подозрения. Он чувствует кожей направленные на них двоих взгляды, и теперь уже не пытается списать все на паранойю или на остаточное действие охмора.
Он не удерживается от вопроса:
– Что ты имеешь в виду?
Джоанна качает головой, и вырывается из его объятий. Подумать только, какие нежности, да еще на людях, на открытом пространстве. Джоанна не привыкла к нежности, и, похоже, все это время остро нуждалась именно в ней. Она делает несколько глубоких вдохов – воздух свежий, и, кажется, скоро начнется дождь, - и не пытается остановить свои слезы.
Теперь она полна решимости.
– Все получилось слишком просто, - говорит, опять картинно припав к могучему плечу своего любовника (Пит знает, что прежде с ним уже такое случалось, и это осознание не приносит ни облегчения, ни восторга). –
– Джоанна, - пытается сказать что-либо Пит, хотя еще не знает точно, что скажет. Что ему жаль? Нет, ему не жаль. Он втянул ее во весь этот спектакль тогда, когда позволил ей вернуться вместе с ним в Капитолий. Эгоистично, но он просто не хотел оставаться в одиночестве. Да и она, если быть честным, ненавидит одиночество, и теперь расплачивается за свою ненависть несвободой и затуманенным сознанием.
Девушка не позволяет ему ничего сказать.
– Знаешь, почему меня не стали судить? Аврелий неоднократно подчеркивал в своих отчетах, что мое состояние нестабильно. К Китнисс Эвердин я заявилась пьяной, да еще и обколотой наркотиком, - ее голос становится все тише и тише, - благодаря Эффи меня держат в этом приятном месте, а не в тюрьме. Похоже, что в ней я ошиблась. Она тоже пешка, Пит, яркая и несуразная пешка, еще более предсказуемая, чем мы с тобой, но она играет по правилам, меняя их для себя. Не думаю, что она спасла меня, но поверить в то, что все это случайность я уже не могу. Ей нужен был Хеймитч, чтобы сообщить тебе о том, что Эвердин жива. Думаю, она свято верила в то, что старый алкоголик сумеет сдержать тебя от необдуманных поступков. Ей нужно было помочь Плутарху использовать меня, но она не хотела, чтобы я пострадала по-настоящему. Или это все лекарства, - внезапно заявляет с безумным смехом. – Я настолько чувствую себя другой, что мне хочется танцевать, Пит. Теперь я совершенно безумна, совершенно, - опять заливается смехом, который резко обрывается, когда она видит собственную руку, зажатую в руке Пита. Это открытие потрясает ее до глубины души. – Интересно, а Плутарх мог все это предусмотреть? Нас с тобой? Мог ли он представить, что мы будем спать, сидеть здесь, как парочка влюбленных и ворковать? Наверное, все кажется мне логичным из-за наркотика. И министр рисуется мне главным злодеем всей этой истории. Я наделяю его нечеловеческой предусмотрительностью, черт возьми. Разве мог он предусмотреть то, что сердце Китнисс Эвердин остановится так быстро?
Пит слушает ее уже невнимательно. Пит погружается в свои мысли, вспоминая нынешнего министра связи. Для него Плутарх остается главным распорядителем Голодных Игр, который так устал от заранее известных правил и ограниченного количества жертв, что решил расширить вселенную своей Арены до размера целой страны.
– Ее сердце остановилось? – переспрашивает он рассеянно. Прежде ему почему-то не приходило в голову задаться вопросом, что же случилось с Китнисс после того, как ее отключили от всех аппаратов. Новость об остановке сердца его не удивляет. Его собственное сердце останавливалось неоднократно, в ходе операции или после ответного удара силового поля, или во время пыток, которые не всегда были рассчитаны на его выносливость и физическое состояние.
– Я слышала, что оно перестало биться, - Джоанна качает головой. – Такой неприятный звук, Пит, у меня до сих пор мурашки по коже. Какое-то время я даже считала себя убийцей Китнисс Эвердин, - говорит задумчиво, - но тогда меня уже чем-то обкололи, и мои чувства оставались для меня загадкой. Наверное, поэтому я не почувствовала ничего, когда узнала, что Китнисс Эвердин попросила не выставлять против меня никаких обвинений. Ты не знаешь, да? – заключает она, правильно расценив молчание со стороны собеседника. – Китнисс Эвередин пришла в себя после того, как умерла. Готова поспорить, что сейчас она находится под пристальным наблюдением, к ней никого не пускают, и никто не знает о том, что вообще произошло. Но она жива. Живее всех живых, по крайней мере, пока не придумает новый способ свести счеты с жизнью, - острая улыбка, которую все равно никто не оценит. – Можешь обрадовать Хеймитча, - говорит Джоанна, помолчав. – У этого везучего чертяки появился шанс извиниться перед одним из своих призраков.