Призрак Проститутки
Шрифт:
Сам по себе Фредди Айер довольно приятный человек, или, вернее, был бы таковым, если бы им целиком владела Альфа: он любезен, остроумен, пристоен. Но в нем сидела этакая стерильная, довольно мерзкая Омега, которую английские философы держат под спудом. Вообще-то англичане терпеть не могут философию. Вот логика — другое дело. Они особенно счастливы, когда что-то напоминает их сады. Культура для них, похоже, состоит из прелестных красочных цитат. Достаточно послушать, как Айер в течение часа рассуждал о рамках философии — ничто в метафизике не заслуживает внимания, поскольку мы не можем проверить большинство метафизических предположений. И ты понимаешь, что логические позитивисты готовы срезать верхушки всех Альп и отрицать наличие пышных лесов в непознанном мире. Возможно, это подготовка к миру компьютеров. Мне, пожалуй, нравятся личные качества Фредди Айера, его хорошие манеры, особенно нравится его трубка, но я ненавижу логический позитивизм. Ненавижу нутром. Ведь в таком случае пришлось бы всю мою работу выбросить на помойку.
Но аудитория у Айера была. Весьма почтенная компания — Раски, Гэлбрейты, Максуэлл Тэйлор с супругой и чета Макнамара. Уважаемые господа. И они, конечно, в значительной мере были согласны с ним. Бюрократам не может не нравиться логический позитивизм, позволяющий истолковать по-своему наименее ясные вопросы этики. Словом, Айер производил внушительное впечатление, и аудитория зачарованно внимала ему (хотя логический позитивизм считает чары предметом, недостойным внимания), как вдруг чей-то голос прервал его на середине фразы:
«Доктор Айер? Профессор Айер?»
«Да?»
Это была Этель Кеннеди. Ну, она не принадлежит к числу тех, кто мне нравится. Ее энергия достойна изучения — целая орава детей, и при этом деятельность в разных областях жизни, — а вот ум крайне неповоротлив. Она из тех заземленных католичек, которые знают ответы на все и не слишком задумываются над вопросами.
«Доктор Айер, — спросила она, не в состоянии дольше сдерживаться, — а как насчет Бога?»
«Что вы имеете в виду?»
«Видите ли, вы ни разу за все время не упомянули о нем».
«Это правда, — чрезвычайно любезно согласился он. — Бог стоит вне сферы логического позитивизма. А это философия, которая занимается лишь теми рациональными проблемами, чьи положения подвергаются верификации».
«Да, но где же во всем этом все-таки Бог! — сказала Этель. — Каковы ваши представления о Боге? — Она, очевидно, перепила. Ей, конечно, досталось как хозяйке, и тон у нее был задиристый, поучительный. — Во всем, что вы тут говорили, я не услышала ни слова о Боге».
«Этель, — послышался из глубины комнаты голос Бобби, — прекрати!»
А профессор Айер перешел к самим собою напрашивающимся выводам.
Этот инцидент многое говорит о Бобби. Я уверена, что в действительности он был согласен с Этель, но по логике Кеннеди вся команда должна поддерживать проводимое мероприятие. А сегодня вечером надо было слушать А. Дж. Айера.
Это лишь маленький пример того, как высоко в семье Кеннеди ставят лояльность. Джеку повезло. У него есть брат, всецело преданный его целям. В этой семье недопустимо предательство по отношению друг к другу. Я подозреваю, потому они так и преуспели. Я сравниваю это с глубиной предательства в моей семье, всегда скрытого, но не думаю, чтобы мои отец и мать когда-либо придерживались единого мнения. Альфа шагала в ногу с Альфой — даже голос никогда не повышался, но я сомневаюсь, чтобы в жизни моих родителей был такой час, когда Омега одного не строила бы козней против другого. А в браке это предательство. Когда-нибудь я расскажу вам, как мои родители предавались любви. Нет, расскажу сейчас. Я застигла их за этим занятием однажды ночью в Кембридже, когда мне было десять лет, — в те годы я часто бродила по ночам в полусне и вот увидела, что дверь в их спальню приоткрыта, и заглянула. То, как они занимались любовью, тоже было формой предательства. Не собиралась вам об этом рассказывать, и все же расскажу. Мэйзи спала — или скорее всего притворялась, что спит, — и отец трудился над «трупом». Только на первом курсе в Рэдклиффе я догадалась, что есть другие способы любить.
Внешне милая, внимательная, любимая дочь, я росла, пытаясь пробить ледяную корку, которой наградили меня родители. Теперь я считаю предательство панацеей — вы это правильно подметили — от нарциссизма и психопатии, — да, я полагаю, это так. Предательство, безусловно, интригует меня. Шекспировское детство.
Кеннеди — и больше всех Бобби — не подвержены этому. Бобби абсолютно лоялен к Джеку. Нет вопроса: Бобби готов умереть за него. Однако они очень разные. Джек, к примеру, почти такой, каким кажется. Его Альфа и Омега, хотя и относятся по-разному к долгу и к удовольствиям, тем не менее, как я подозреваю, ладят друг с другом подобно давним соседкам по комнате, где каждая знает, чего ждать от другой, и соответственно приспосабливается. А Альфа и Омега у Бобби как бы обитают в одной комнате, но ни одна из них не интересуется, что делает другая. Его Альфа и Омега выбирают каждая себе друзей — так любовник выбирает себе подругу иначе, чем надсмотрщик. Глядя, как Бобби ходит по Хиккори-Хилл с кем-нибудь из своих многочисленных потомков, понимаешь, насколько он любит детей. Он с инстинктивной нежностью держит ребенка за руку, стараясь оберечь детские чувства, — качество, присущее редким мужчинам. Сочувствуя незнакомому человеку — а я вам вскоре это опишу, — Бобби держится с ним мягко, как с ребенком. В этом смысле он подобен любовнику, хотя его любовь проявляется не в желании, а в заботе. А Джек под внешним спокойствием, наоборот, весь кипит от жажды новых приобретений — так репортера переполняет любопытство, когда он раскапывает какую-нибудь историю. Женщины служат источником познания для Джека — путем для контакта с Неведомым.
Бобби принадлежит к клану Кеннеди, и потому он тоже жаждет новых приобретений. Но его интересуют результаты, а не люди. Он берется за новые проекты так, словно речь идет о победе в личном первенстве. Поэтому некоторые люди и видят в нем властного надсмотрщика. По-моему, он жаждет избавить Джека от всех важных забот, боясь, что иначе все рухнет. Поэтому, как я слышала, в работе он вечно спешит. Пытаясь добраться до истины, он готов до бесконечности вести допрос. Я, пожалуй, лучше вас знаю, как он давит на Лэнсдейла и Харви в связи с операцией «Мангуста». Судя по тому, что Хью соизволил мне сообщить, могу вам сказать, что отвечать на вопросы Бобби Кеннеди, когда он в задиристом настроении (да, совсем как Этель!), все равно как сдирать с тела дюйм за дюймом клейкую ленту. Без передышки.
Беда частично состоит в том, что, требуя многого от всех без исключения, Бобби не всегда знает, как это высказать. В конце концов, далеко не все ведь можно выяснить путем расспросов. Бобби в интересах Джека предпринял путешествие по миру, сделал остановку в Сайгоне и объявил, что американские войска останутся во Вьетнаме, пока не будет разбит Вьетконг. Тем самым он взвалил на себя ответственность за все, что будет происходить во Вьетнаме, за «зеленые береты» и за все последующее. Однако весь апрель ушел у него на борьбу с американской компанией «Стил энд Бефлеем» из-за роста цен, да и проблемы соблюдения человеческих прав остаются при нем. А потом, существует еще организованная преступность. Он все еще пытается прихватить Джимми Хоффу. Кроме того, Бобби ведет непрерывную войну с Линдоном Джонсоном, которого он презирает. А еще больше презирает Эдгара Гувера. Похоже, Гувер не дает проходу Бобби всякий раз, как тот появляется в министерстве юстиции. В свою очередь, Бобби строжайше приказал прогуливать своего эрдельтерьера Бинки по коридору мимо помещений, занимаемых Буддой. Это называется: ты написал — я написал; как видите, Бобби уделяет столько же внимания малым войнам, как и большим, и хотя Фидель Кастро занимает главное место в чувствах Бобби, он не в состоянии уделить Фиделю достаточно времени и внимания. В те четверги, когда Бобби председательствует на совещаниях Особой группы, он, по словам Хью, лишь сотрясает воздух, скрывая бедность знаний. Инстинктивно — а у Бобби отличный инстинкт — он разжигает костер под проектом, который недостаточно быстро продвигается, затем наваливается на соответствующую бюрократию и доводит до сведения медленно вращающихся колес, что, стремясь убыстрить ход событий, скоро начнет подпаливать нерадивых. Он может провести целое утро, обзванивая какой-нибудь подотдел Госдепартамента, или министерства обороны, или юстиции и разговаривая с чиновниками всех уровней. Разворошит муравьиную кучу сверху донизу. Это он великолепно умеет. Бобби терпеть не может затяжек и кружных путей. Но как у многих инициативных людей, у него отсутствует терпение. Он не может понять, что не на всякую проблему есть ответ.
Поэтому он не может понять Кастро и не уделяет «Мангусте» должного внимания. А результатов требует. Я бы сказала, что понимаю, почему Джек и Бобби так зациклены на этой проблеме. В наше второе посещение Хиккори-Хилл я завязала разговор с Бобби, и, когда речь зашла о Кастро, он тотчас прервал меня.
«Этого человека надо остановить, — заявил он. — Что, если он установит у себя русские ракеты дальнего действия? Вы об этом думали, а? Думали? Наша страна может оказаться на милости безответственного типа».
Возможно, дело именно в этом. Кеннеди не хотят понять Кастро, не знают: 1) насколько он серьезен и 2) насколько гибок. Они боятся его — так богатые мальчишки не уверены в бедных, — да, совсем как вы с вашими койотами. В глубине души они, несомненно, восхищаются Кастро. А восхищение невероятно раздражает, когда находится у тебя под кожей. Так что они, конечно, должны ненавидеть Кастро. Если Кеннеди и создадут когда-нибудь общество восторженных поклонников, объектом поклонения не будет человек, который пришел к власти, продравшись сквозь джунгли, где сами они могли бы погибнуть. Нет, если уж и создавать клуб фанатов, то пусть он аплодирует Роберту Фросту[191] и Камелоту[192].