Про что щебетала ласточка Проба "Б"

Шпильгаген Ф

Замтивъ, что вс попытки остановить словоохотливаго ассесора остались бы втун, Готтгольдъ былъ почти радъ, когда, пролепетавъ нсколько несвязныхъ словъ, этотъ послдній вдругъ замолкъ и прислонившись въ углу экипажа, погрузился невидимому въ отрезвляющій сонъ. Готтгольдъ покрылъ ему ноги еще своимъ собственнымъ пледомъ, поднялъ ему вверхъ воротникъ плаща, и устремивъ глаза во мракъ, погрузился въ размышленія. И для него тоже поведеніе Брандова было непостижимо. Что могло бы побудить его оскорбить такимъ образомъ ассесора, тогда какъ у него было столько причинъ дорожить его расположеніемъ. Ужь не былъ ли пьянъ и онъ? но въ такомъ случа это опьяненіе овладло имъ внезапно и приняло чрезвычайно

странный видъ -- видъ ненависти, прикрывающейся холодною вжливостью. Или все это поднялось изъ-за него? можетъ-быть Брандову до такой степени хотлось выжить врага изъ дому, что онъ ршился даже поплатиться за это дружбой вліятельнаго человка. Это было такъ по человчески просто, такъ мало похоже на холодно разсчитывающаго человка -- но если это не опьяненіе ищущее себ выхода въ буйств, не нависть стремящаяся удовлетворить себя -- то что же это такое?

А если это ненависть, которая хочетъ удовлетворить себя во что бы то ни стало? если эта ненависть относится столько же и къ ней, какъ къ нему, можетъ статься къ ней даже больше чмъ къ нему? Если этотъ ужасный человкъ хотлъ избавиться отъ всхъ, чтобы вполн дать волю своей бшеной ненависти, роскошно насладиться ужасной местью?

Готтгольдъ приподнялся съ мста, изъ груди у него вырвался громкій стонъ; потомъ онъ опять опустился въ глубину экипажа, браня себя, зачмъ онъ вызываетъ такіе страшные призраки. Вдь это-то ужь изъ всего самое невроятное! Какое бы средство онъ ни употребилъ вчера ночью, чтобы сломить гордость этой гордой женщины -- онъ побдилъ, онъ можетъ быть доволенъ. А если онъ и не доволенъ -- вдь онъ, хитрый, зналъ теперь тайну длать золото; а какъ скоро онъ можетъ опять придти въ такое положеніе, что ему понадобится прибгать къ этому искусству -- это показалъ сегодняшній вечеръ.-- Куда двается вода, которую ты льешь между пальцами? куда двается золото, что ты даешь игроку? Да, кузенъ Бослафъ былъ правъ!

Но чмъ больше Готтгольдъ старался убждать себя, что вс эти ужасныя вещи невроятны, даже совсмъ невозможны, тмъ явственне вставали он передъ его глазами. Онъ видлъ, какъ тотъ крадется къ ней въ комнату, тихонько отворяетъ дверь и проскользаетъ къ ея кровати. Боже мой, что это? онъ явственно слышалъ какъ кто-то, съ выраженіемъ смертельнаго страха въ голос, кличетъ его по имени...

Это не боле какъ обманъ его напряженныхъ чувствъ; просто какая нибудь сова слетла съ башни, и не слышно пронесясь надъ самой его головой, закричала съ испуга. Это, или что нибудь въ такомъ же род.

Безъ сомннія; но только фантазія тмъ не мене усердно продолжала свою ужасную игру; изъ протяжныхъ завываній бушующей надъ пустошью бури, изъ шелеста дроковыхъ кустовъ по сторонамъ, изъ скрипа съ трудомъ подвигавшагося экипажа, изъ фырканья выбивавшихся изъ силъ лошадей, она рождала призрачные звуки, слагавшіеся въ страшныя слова,-- звуки и слова, какіе могутъ только шептать т привднія, что выскользнули изъ срочорнаго сумрака каменныхъ глыбъ, по правую сторону экипажа, на пригорокъ, или т что носятся тамъ внизу на лво въ непроницаемомъ мрак надъ холоднымъ болотомъ.

Дорога уже нсколько времени шла въ гору, Готтгольдъ разсчитывалъ, что они уже на самомъ верху, какъ вдругъ лошади захрапли и остановились.

– - Это что такое? спросилъ Готтгольдъ.

Генрихъ Шеель отвчалъ только двумя свистящими ударами кнута, лошади тронулись съ мста, но сейчасъ же опять остановились, храня безпокойне прежняго и пятясь, такъ что экипажъ подался нсколько назадъ, внизъ.

– - Проклятыя клячи! вскричалъ Генрихъ Шеель по правую сторону экипажа.

– - Тебя спрашиваютъ или нтъ? Что тамъ такое? вскричалъ Готтгольдъ, приподнявшись съ мста.

– - Да ровно ничего, прокричалъ Генрихъ,-- сидите спокойно. Проклятыя клячи! чуточку бы только понатужиться! а вотъ я подсоблю имъ! сидите спокойно, мы сію же минуту будемъ на верху. Ахъ ты, проклятый кнутъ!

Генрихъ, хлеставшій до сихъ поръ, какъ сумасшедшій, лошадей, вдругъ куда-то исчезъ; испуганныя лошади сдлали еще скачка два впередъ -- вдругъ экипажъ нагнулся на бокъ налво -- больше и больше -- какъ молнія мелькнула у Готтгольда мысль, что если экипажъ опрокинется, онъ скатится на шестдесятъ футовъ внизъ въ болото -- онъ положилъ уже руку на спинку экипажа, чтобы спрыгнуть направо... А товарищъ-то? онъ не желаетъ спастись безъ него. Но ассесоръ лежитъ какъ убитый, не не шелохнется. Онъ схватилъ его, чтобъ броситься вмст съ нимъ изъ экипажа. Поздно! Глухой трескъ, шумъ, словно разверзлась сама земля, чтобъ поглотить разомъ и и экипажъ и коня и человка,-- свистъ и завываніе втра въ ушахъ -- страшный ударъ, паденіе, скатываніе, толчокъ, а тамъ -- все миновалось.

XXII.

Въ большой уютной комнат подл конторы сидли при матовомъ свт великолпной лампы -- дружка этой лампы горла на столик подъ зеркаломъ въ глубин комнаты -- Отилія Вольнофъ и Альма Селльенъ. Оттилія была занята какимъ-то изящнымъ рукодльемъ, между тмъ какъ Альма сидла сложа руки, прислонившись къ углу дивана. Передъ дамами поднималась искусно освщенная картина Готтгольда, изображавшая видъ Доллана. Она была поставлена на стул съ высокою спинкою, и Альма бросала на нее но временамъ томные взоры. Она хотла, вслуча если эти господа прідутъ сегодня вечеромъ, сдлать Готтгольду пріятный сюрпризъ, показавъ ему, что она интересуется его произведеніемъ, и но ея-то просьб сняли картину со стны и поставили здсь.

– - Боюсь только, чтобъ она какъ нибудь не упала и не попортилась, сказала Оттилія;-- и кром того -- я вовсе не уврена, что эти господа возвратятся сегодня вечеромъ.

– - Не знаю, что общаго между возвращеніемъ этихъ господъ и моимъ желаніемъ насладиться искусствомъ, возразила Альма, осняя рукою глаза и разсматривая картину съ удвоеннымъ повидимому интересомъ.-- Какъ могучи эти буки тутъ на передней части картины! какъ привольно взору на второмъ план, какъ сладко покоится онъ тамъ, чтобы, потомъ съ наслажденіемъ перейти на эту бурую степь налво, или же тоскливо носиться по этой чудной голубой морской дали. Да, онъ дйствительно великій художникъ!

Оттилія засмялась:-- Ты скажешь ему все это?

– - Почему же нтъ? возразила Альма,-- я готова отдать должное всякому.

– - Въ особенности если этотъ "всякій" -- такой привлекательный человкъ, какъ І'оттгольдъ?

– - Да вдь я сегодня утромъ всего минутъ съ пять видла и говорила съ нимъ.

– - Этого совершенно достаточно для такого тонкаго знатока, какъ ты. Признайся, Альма, ты очарована и сама видишь теперь, что нашу бдную Цецилію вовсе ужь нельзя осудить такъ строго, если только она дйствительно иметъ несчастіе находить такого человка привлекательнымъ.

– - Ты знаешь, я очень строго смотрю на эти вещи, возразила Альма,-- да, очень строго!.. ты лучше и посмотри на меня такими большими глазами, я не перемню своего мннія. А впрочемъ, говоря откровенно, я очень мало интересуюсь тмъ, что находитъ или чего не находитъ твоя Цецилія; мн не хотлось бы только потерять надежду на хорошій вкусъ и тактъ мужчинъ,-- а это будетъ, если я дйствительно найду, что такой человкъ въ свою очередь находитъ твою бдную Цецилію привлекательною.

– - Ты ошибаешься, Альма!