Про что щебетала ласточка Проба "Б"
Шрифт:
Господинъ Вольнофъ былъ доволенъ, потому что добился отъ безпечнаго, но тмъ не мене отличнаго старика, всего, чего только можно было добиться, и справивъ еще нкоторыя дла, вернулся въ Прору. Въ дверяхъ гостинницы Фюрстенгофъ онъ столкнулся съ Карломъ Брандовомъ, который сегодня, какъ и вс предъидущіе дни, прізжалъ верхомъ -- лично справиться о состояніи больныхъ.
– - Все идетъ превосходно! вскрикнулъ онъ, встртясь съ Вольнофомъ.-- Вотъ ужъ съ часъ, какъ его голова совершенно ясна. Я не пробовалъ пробраться къ нему,-- ибо думаю, что не смотря на это, все таки надо отстранять отъ него самое малйшее волненіе; но я говорилъ съ Даутербахомъ -- тотъ въ большомъ гор. Онъ ожидалъ воспаленія мозга -- и вдругъ видитъ, что оно отъ него ушло. И Селльену, сравнительно говоря, хорошо, сегодня я могу хать домой съ облегченнымъ сердцемъ. Какъ рада будетъ моя жена! Я можетъ быть привезу ее завтра. Ваша супруга уже дала свое позволеніе на это. Итакъ, до свиданія, господинъ Вольнофъ, до свиданія!
– - Чистокровная лошадь этотъ рыжій меринъ, сказалъ трактирный слуга, глядя вслдъ скачущему въ галопъ всаднику,-- а все же онъ дрянь насупротивъ того жеребца,
Взоръ Вольнофа также слдилъ за стройнымъ всадникомъ, такъ спокойно и увренно сидвшемъ въ сдл. "Если онъ такой мерзавецъ, какимъ я его считаю, плохо ему придется. Надобно сдлать такъ, чтобъ Готтгольдъ ничего не замтилъ; это страшно взволновало бы его, да къ тому же еще безъ основанія. Я по крайней мр, хочу найти "основаніе поврне" {Слова Гамлета, когда онъ хочетъ испытать братоубійцу Клавдія театральнымъ представленіемъ этого убійства на сцен.}. Конечно, для этого не годится драма; силокъ, въ который попался бы этотъ мошенникъ, долженъ быть похитре сдланъ".
Готтгольдъ протянулъ своему другу, когда тотъ вошелъ къ нему, слабую, но не лихорадочную руку.
– - Возмите, сказалъ онъ,-- пощупайте сами. Теперь, этимъ рукопожатіемъ позвольте благодарить васъ за всю вашу любовь. Я не настолько былъ лишенъ сознанія, чтобы сквозь фантастическій безумный бредъ, который мучилъ меня, не узнавать, отъ времени до времени, вашего лица, всегда съ однимъ и тмъ же чудеснымъ выраженіемъ состраданія, о которомъ я буду вспоминать съ благодарностію всю свою жизнь.
Голосъ Готтгольда дрожалъ, въ глазахъ блестли слёзы.-- Это не болзненная слабость, сказалъ онъ,-- я признаюсь, что это такое: это могущественная сила новаго для меня чувства. Мн такъ рдко приходилось благодарить за т одолженія, какія оказываетъ намъ любовь. Та, которая для другихъ людей служитъ всю жизнь образомъ самоотверженной любви,-- мать умерла у меня такъ рано -- я едва помню ее; отъ отца отдляла меня, какъ я долженъ предполагать, непроходимая пропасть; и вотъ уже десять лтъ какъ я скитаюсь по свту -- тысяча различныхъ обстоятельствъ, тысяча различныхъ отношеній, постоянно ставятъ меня въ оживленныя сношенія съ людьми среди большаго кружка друзей, часто даже длаютъ средоточіемъ этого кружка, но не смотря на то, въ сокровенной глубин моей души я все таки одинокъ -- одинокъ и жажду любви; и эту-то любовь далъ мн, такъ поздно, человкъ который увидалъ меня первый разъ всего нсколько дней тому назадъ, котораго я также до тхъ поръ никогда не видалъ и не имлъ съ нимъ ничего общаго кром самыхъ обыкновенныхъ дловыхъ отношеній.
Серіозное смуглое лицо купца выражало глубокое внутреннее волненіе, когда посл короткой паузы онъ съ какимъ-то особеннымъ мягкимъ и тихимъ выраженіемъ, составлявшимъ отличительную черту его голоса, сказалъ:
– - А что если я васъ, а вы меня видли въ первый разъ не нсколько дней тому назадъ; что если я качалъ васъ на рукахъ, когда вы были четырехъ-пятилтнимъ мальчикомъ,-- если участіе, которое я въ васъ принимаю, основывается на боле глубокихъ причинахъ, чмъ наши дловыя отношенія,-- если оно связано со всмъ, что составляло поэзію и блескъ моей жизни: что тогда, мой милый молодой другъ, что тогда?
– - Вы знали мою мать? спросилъ Готтгольдъ, полный ожиданія,-- вдь вы должны были ее знать!
– - Я зналъ ее и любилъ. Знать ее и любить -- значило для меня тогда одно и то же, да даже и въ эту минуту это кажется мн такъ же тсно связаннымъ какъ свтъ и тепло.
– - А моя мать -- любила васъ? Откройте мн это, разршите мн загадку насчетъ отношеній моихъ родителей, которую я и теперь еще не могу ршить.
Вольнофъ покачалъ головой.-- Нтъ, нтъ, сказалъ онъ,-- этого не было; и если одну минуту мн и казалось такъ, то это именно былъ обманъ моихъ чувствъ,-- и я, хотя и съ болью въ сердц, считаю гордостью моей жизни, что я не допустилъ этому обману ослпить меня, что онъ не помшалъ мн разглядть тотъ суровый путь, но которому заставлялъ меня идти мой долгъ, моя честь.
– - Вы затемняете загадку, вмсто того чтобы разршить ее, сказалъ Готтгольдъ.
– - Мн и самому до сей минуты все остается загадочнымъ въ этой драм, возразилъ Вольнофъ, закрывая глаза рукой;-- одно только было мн понятно,-- это то, что человкъ такого закала какъ вашъ отецъ, такой высоко-даровитый, воспламененный святой страстью правды человкъ, долженъ былъ возбудить безпредльную любовь въ сердц вашей матери, не мене одушевленной высокими стремленіями. Говорю вамъ мой другъ, если когда нибудь существовала любовь, какъ вы изображали ее недавно, то это именно та, которая влекла другъ къ другу эти оба прекрасныя, избранныя существа, подобно тому какъ два пламени стремятся на встрчу одно къ другому. Свидтели этого чуднаго зрлища стояли очарованные и говорили: иначе не можетъ быть! Мой бдный возлюбленный Эдуардъ говорилъ то же самое; для него это былъ смертный приговоръ. А тоже говорилъ это -- и мн казалось, что у меня разорвется сердце; но мое сердце сильне, чмъ я думалъ, да къ тому же еще мн хотлось жить! А въ такомъ случа, мой другъ, ужь будетъ житься, хотя сначала эта жалкая жизнь и очень тяжела.
Вольнофъ замолчалъ, такъ какъ онъ чувствовалъ, что не могъ больше говорить, сколько нибудь владя собой. Немного погодя онъ снова продолжалъ:
– - Въ эту минуту я не въ состояніи судить, нравъ ли я, позволивъ себ увлечься передъ вами этими предметами; но конечно я былъ бы не правъ -- передъ памятью вашихъ родителей, передъ вами, дорогой молодой другъ, даже передъ самимъ собой,-- еслибы не сказалъ теперь всего; хотя этого всего и очень мало, но это малое страшно значительно для разгадки печальной неизвстности человческой судьбы.
Прекрасная молодая чета пріхала сюда; я опять увидлъ ихъ немного лтъ спустя, когда мои торговыя дла призвали меня въ эту сторону. Встрча была случайна, потому-что я наврное постарался бы избжать ее, зная, что она ничего не дастъ мн кром сердечной боли. Но когда я прозжалъ черезъ Рамминъ, противъ самаго пасторскаго дома у моего экипажа сломилось колесо. Я упалъ съ размаху, такъ что вывихнулъ себ руку, и принужденъ былъ пользоваться нсколько недль гостепріимствомъ вашихъ родителей. Я какъ теперь вижу передъ собой курчаваго больше-глазаго мальчика, весело игравшаго у ногъ своей матери, между клумбами астръ подъ лучами осенняго солнца. Онъ, слава Богу, не подозрвалъ: что значилъ мрачный взглядъ, который молодая, прекрасная мать такъ часто устремляла черезъ игравшаго ребенка, въ пустую даль. Увы, для нея не цвли цвты, для нея не свтило яркое солнце! вокругъ нея все было темно; темно было и въ ней самой, въ ея молодомъ горячемъ сердц. И такая же тьма была и въ страстномъ сердц мужа, котораго она нкогда такъ страстно любила, да и онъ ее тоже, а между тмъ -- я твердо увренъ въ этомъ -- они любили другъ друга съ такой же страстью и въ эту минуту, когда имъ казалось, когда они можетъ быть врили, что ненавидятъ другъ друга. Ахъ, милый другъ, я не хочу читать проповди, не хочу опять возобновлять нашего спора; но что же мн остается длать, какъ не дотронуться до раны и не сказать: здсь опять повторяется примръ тхъ непомрныхъ требованій, вслдствіе которыхъ мы не удовлетворяемся тмъ что есть, не хотимъ снизойти до того чтобы создать возможное изъ того матеріала который находится на лицо -- но отршаясь отъ естественныхъ условій, стремимся къ осуществленію фантастическаго идеала. Об эти чудесныя личности, такъ много общавшія другъ другу, способныя такъ много дать другъ другу, считали это многое ничмъ, потому-что оно но составляло всего. Онъ, въ ея глазахъ, долженъ былъ быть не только служителемъ Бога, передъ которымъ она прежде благоговйно преклоняла колна, но еще долженъ былъ обладать всми добродтелями, какими только когда либо восхищалась въ мужчин, она, умная, привлекавшая толпу поклонниковъ, двушка. Въ его же глазахъ, она съ своей стороны, ко всмъ прелестямъ какими природа расточительно украшала ее, должна была быть окружена -- я не знаю, какимъ-то мистическимъ ореоломъ, безъ котораго вся ея земная красота не имла значеніи для восторженно-мечтательнаго апостола. И вмсто того, чтобы попытаться нжной предупредительностью, терпніемъ, кротостью, сколько возможно уравновсить неизбжное различіе характеровъ и, благоговя передъ всемогущей силой, которой мы составляемъ только частицу, не обращать вниманія на оставшіяся неровности, которыя такъ или иначе всегда окажутся на лицо,-- каждый изъ нихъ съ роковымъ упорствомъ все боле и боле давалъ ходу особеннымъ свойствамъ своей природы. Онъ хотлъ, чтобы жизненный смыслъ вещей лишь отражался въ ум его, какъ въ зеркал; она, слишкомъ гордая, чтобы быть тщеславной, говорила, что ея зеркало говоритъ ей, что она молода и хороша да и божій свтъ тоже, на зло всмъ святошамъ и ипохондрикамъ. И вотъ, въ тихомъ пасторскомъ дом въ маленькой деревеньк, на остров, въ то время почти совсмъ отрзанномъ отъ сообщенія съ постороннимъ міромъ, завязалась эта странная, глухая борьба. Удивительно-ли, что оба несчастныя существа исходили кровью изъ своихъ глубокихъ ранъ, и изошли бы совсмъ, еслибы -- не разстались во время, думаетъ и говоритъ свтъ въ подобныхъ случаяхъ. Что касается до меня, я думалъ не такъ. Я сказалъ себ: эти два человка никогда не забудутъ и никогда не перестанутъ существовать другъ для друга, если бы они поставили между собой цлый міръ; а посл нихъ, всхъ больше придется каяться тому, кто будетъ настолько безуменъ, чтобы способствовать этой разлук. Такъ я сказалъ и молодой женщин, которая не могла или не хотла скрывать передо мной своихъ страданій; я говорилъ съ ней -- что я считалъ своимъ долгомъ -- съ горячей убдительностью; и, вдь кажется мн можно признаться въ этомъ: говоря такъ, я заглушалъ голосъ не моего убжденія, а моего сердца, которое вовремя этихъ непостижимыхъ сценъ, казалось, готово было вырваться изъ моей напряженной груди. И только тогда узналъ, что прежде чмъ явился ея настоящій суженый, я былъ гораздо ближе сердцу прелестной двушки, чмъ когда либо надялся или осмлился бы подозрвать; -- я узналъ это изъ отрывочныхъ словъ, намековъ, вырывавшихся изъ горячаго, страстнаго сердца, какъ искры изъ пылающаго огня. Что меня охватилъ этотъ огонь -- могу ли я отрицать это! Что мн невыразимо трудно было бороться съ нимъ -- и это я могу сказать безъ всякаго преувеличенія. Да, мой другъ, я боролся какъ мой праотецъ въ ту полную чудесъ ночь, и какъ онъ -- извлекъ изъ своей высокоподымавшейся груди волшебно-могущественныя слова: "Я не пущу Тебя, пока не благословишь меня!" И разв это не было благословеніемъ, что, не говоря уже обо мн, частица спокойствія, изъ-за котораго я такъ тяжело боролся, перешла въ душу молодой женщины, предававшейся отчаянію? что она... а въ подобномъ положеніи это все... выиграла время, чтобы опомниться, подумать о томъ чмъ она нкогда обладала, спросить себя: не можетъ ли она вновь, если захочетъ, обладать имъ? Я не забуду выраженія, съ какимъ она взглянула на меня, подавая мн на прощаньи руку; въ этомъ глубоко-грустномъ, задушевномъ взгляд, мерцала надежда. Я будто еще слышу, какъ она своимъ милымъ голосомъ говоритъ слова, бывшія для меня самой щедрой наградой -- за все что я выстрадалъ, слова: "благодарю васъ, мой другъ!"
– - И я благодарю васъ, сказалъ Готтгольдъ, хватая руку глубоко растроганнаго человка и горячо пожимая ее;-- отъ всего сердца благодарю васъ, потому-что вы дйствовали но вашему убжденію,-- а что же можетъ больше сдлать человкъ? если даже вы и не помшали моей бдной матери умереть отъ разбитаго сердца.
Вольнофъ мрачно глядлъ внизъ; Готтгольдъ продолжалъ съ горькой улыбкой:
– - Конечно, еще лучше умереть такъ, умереть въ молодости, чмъ жить съ разбитымъ сердцемъ, на мученье себ, да не на радость и другимъ, какъ это выпало на долю моего несчастнаго отца. Онъ не могъ примириться даже съ тнью моей матери! Иначе онъ не сказалъ бы съ поблднвшими губами, когда однажды, сильно разсердившись, оттолкнулъ меня отъ себя: "ты весь въ мать!" Нтъ, нтъ, другъ мой, я уважаю вашу мудрость; но мн кажется, надо родиться мудрымъ... научиться этому нельзя.