Про Кешу, рядового Князя
Шрифт:
– Я тебе дам – на лопатках!– верещит Кеша , вырываясь изо всех сил.– Я тебя трогал?
Кеша рывком переворачивается на живот. «Противник» тут же заворачивает ему руку за спину.
– Ой-ой, пусти! Пусти, в глаз дам!
Солдат отпускает руку, и Князь тут же выполняет свое обещание.
– Ах ты!..– свирепеет солдат.– Руки распускать, да?
По одному только пыхтению и энергичным восклицаниям можно догадаться, что Кеша требует за свою свободу дорогую цену. «Противник» должен бы преклонить колени перед такой яростной вспышкой свободолюбия. Но вместо этого он без всякого уважения подминает Кешу под себя. Солдат тяжел и силен, к тому же зол за фонарь под глазом. Когда он поднимается на ноги, Кеша остается лежать со связанными брючным ремнем руками.
– Развяжи, а то хуже будет!
– Лежи, Князь, хуже не будет,– отвечает тот, ощупывая припухший глаз.– Ишь, развоевался!
Кеша чувствует проснувшегося внутри зверя и пускается в разнос. Говорят, что некоторые слабонервные от такого «фольклора» валятся в обморок. В это с трудом верится, хотя «противник» смотрит на Кешу ошалелыми глазами.
– Твой язык на швабру наматывать надо,– опомнившись, говорит он и затыкает извивающемуся Кеше рот его же платком.
Дело принимает совсем уж военный оборот. «Язык» с кляпом во рту – это вам не игра в казаки-разбойники. Но Кешина свобода не грош ломаный стоит. Когда солдат ставит его в вертикальное положение, то моментально получает сапогом по надлежащему месту. Довольно-таки подлая выходка со стороны связанного пленного.
И вот по лесу шагает тяжело груженый солдат. Ноша аккуратно связана по рукам и ногам. На согнутой руке солдат несет два автомата, два противогаза – всего по два.
– Слышь, тюфяк,– тяжело дыша, говорит солдат,– если бы тебя медвежья болезнь прохватила, ты бы раза в два полегчал.
От негодования кляп пулей вылетает из Кешиного рта.
– Ну, погоди, еш-клешь!– орет он.– Кончится война, я тебе знаешь, что сделаю?
На обычную экзекуцию Кеша не соглашается, а изобретательности в этом деле у него не хватает. Пока он выдумывает изощренную кару, солдат выходит на дорогу.
Хохот стоит потрясающий, когда Кеша выезжает из лесу на спине своего победителя. Солдат останавливается, и Кеша валится под ноги подошедшему лейтенанту Савельеву.
– Что за фокусы?– спрашивает он, непонятным образом удерживаясь от смеха.– Вы почему его связали? А с глазом что?
– Это нечаянно, товарищ лейтенант, в борьбе,– с наивным видом отвечает солдат.
– Киселева вы тоже нечаянно связали?
– Я его сам попросил, товарищ лейтенант,– спешит на выручку Кеша .– Для интереса.
– Странные у вас интересы, Киселев,– усмехается Савельев.
Он недоверчиво смотрит на обоих. Всыпать бы им сейчас со всей командирской строгостью, да ситуация больно ум смехотворная. Ладно, оставим для другого раза.
28.
– Шевцов, все собрались?– спрашивает лейтенант.
– Так точно!
– Стройте роту.
– Есть! Рота, в две шеренги становись! Равняйсь! Смирно!
Лейтенант выходит на середину строя.
– Победила команда сержанта Шевцова!
– Урра-а!
– Вольно! Шевцов, ведите роту в гарнизон.
– Есть! Нале-во! Шагом марш! Перестроиться в колонну по четыре!
Путь теперь лежит напрямую, через деревню. Тучи обволакипают солнце, и вскоре начинает по-осеннему нудно моросить. Солдаты накидывают на себя плащ-палатки.
– Четче шаг!– командует сержант, но это плохо помогает – парни устали, да еще дорога размокает под дождем.
– Рядовой Киселей, запевай!
Князь в растерянности: петь или не петь? Рота тоже в напряженном ожидании: запоет или не запоет? Может, опять про саранки ? Даже шаг получается какой-то напряженный. Пауза затягивается.
– Рядовой Киселев!
Надо петь. И тут Кеша с ужасом обнаруживает, что первые слева всех строевых песен вылетели у него из головы. Сержант теряет терпение, с ненавистью косится на Князя, а тому слова не вспоминаются, хоть убей. Кеша толкает в бок соседа:
– Забыл начало!
– Какое?
– Да про девчонку!
– Как будто ветры с гор,– подсказывает сосед.
Князь набирает в легкие воздух:
Как будто ветры с гор,
Трубят солдату сбор...
Рота залихватски подхватывает:
Дорога от порога далека.
И, уронив платок,
Чтоб не видал никто,
Слезу смахнула девичья рука.
Не плачь, девчонка...
Ну что за сила в строевой песне! Все чертовски устали, идут по дороге едва ли не зигзагами, но только грянули строевою, как заплетающиеся ноги налились неведомой силой, уже никого не болтает от обочины к обочине. Настроение роты передается, должно быть, самому небу. Тучи медленно расступаются, удовлетворяя любопытство вечернего солнца. Оно беззвучно смеется, упираясь в размокшую землю почти осязаемыми лучами.
За пригорком показывается деревушка в два-три десятка домов. Как только рота доходит до околицы, неизвестно откуда сбегается пацанва. Она примыкает с боков колонны, стараясь шагать в ногу с солдатами. Впереди всех – конопатый, в налезающей на глаза старой пилотке. Он пискляво командует:
– Лас, два, тли! Лас, два, тли!..
Из ветхой, осевшей на один угол избушки, наскоро повязывая платок, выходит суетливая старушка и семенит прямо навстречу колонне. В ее глазах – и радость, и отчаяние.