Про Кешу, рядового Князя
Шрифт:
– Девочки, дайте напоследок закурить арестанту,– просит он.
Кеше протягивают сразу несколько сигарет. Он важно выбирает самую хорошую, с фильтром. Но, подумав, берет и остальные. Оглянувшись на дверь, он заворачивает сигареты в клочок газеты и прячет за голенище.
– Пор-рядок, девочки, можно шлепать в дом отдыха!
21.
Как и полагается, на гауптвахте у Кеши забирают ремень, документы, всякую мелочь из карманов, проверяют, не собирается ли он протащить в камеру курево и прочие запрещенные вещи, но до сигарет не добираются. Кстати, незапрещенных вещей здесь нет.
Повесив на руку шинель на манер макинтоша и насвистывая какой-то воинственный марш, Кеша заходит в камеру. Сзади бухает тяжелая дверь, и выводной кричит в глазок:
– Будь как дома, декабрист!
– Эй, земляк,– окликает его Кеша .
– Чего тебе?
– Здесь по утрам кофе в постель подают? Мне, пожалуйста, со сливками!
Слышен удаляющийся смех выводного. Должно быть, не подают. Даже без сливок.
Камера, как и все одиночные камеры на всех гауптвахтах, рассчитаны на сугубо унылое настроение. Это Кеша сразу уясняет, оглядев свое пристанище. Собственно, тут и оглядывать нечего, кроме бетонного пола и высоко расположенного окна с обязательной решеткой. Правда, стены не такие уж голые: Кеша замечает на них кривые строчки, оставленные побывавшими здесь страдальцами. Хоть почитать есть что.
Через полчаса громыхает запор, и дверь камеры распахивается.
– Пойдем за вертолетом, курортник,– зовет выводной.
– За каким вертолетом? Я, может, лайнер хочу.
– Ясно – первый раз. За нарами пошли.
– А я уж думал, у вас стоя спят, как лошади,– бормочет Кеша .– Веселое заведение, ничего не скажешь. Никакого порядка, понимаешь…
Через минуту Кеша убеждается, что более точного названия этим нарам не дашь. Когда нары, то есть грубо сколоченный деревянный щит, тащишь на голове и вертишься с ним в проходах, то очень напоминаешь собою вертолет. Того гляди улетишь от часовых. Вторым заходом Кеша затаскивает в камеру два низких козла, и ложе готово.
– Приятных снов,– прощается выводной и бухает дверью.
Кеше бы надо помянуть добрым словом сержанта Шевцова. Это он велел прихватить с собой шинель. Но Князь зол на сержанта и не находит для него добрых слов. Обойдется.
Бросив шинель на нары и подложив под голову пилотку, Кеша ложится и пытается укрыться свободной полой. Но шинель не желает быть одновременно и матрацем и одеялом. И это хваленая солдатская шинель! Кеша укладывается и так, и этак, пока до него не доходит, что следует расстегнуть хлястик. Определенно, гауптвахта способствует отупению.
Шинель становится широкой, как одеяло. Поистине гениальное изобретение – солдатская шинель! Ведь могут же, если захотят… Новое сукно пахнет чем-то солидным и основательным. Кеша не сразу догадывается, что пахнет оно армией. Той армией, в которой он еще не нашел своего места.
В эту ночь сны не посещают Кешу . Всегда так: если тебе пожелают снов, то они не придут. Сны приглашений не любят.
22.
Грохотом засова выводной возвещает утро нового дня.
– Подъем!– орет он так, словно ему велено разбудить спящую красавицу.– Что снилось на новом месте, декабрист?
– Снилось, что тебя домой отправили.
– Да ну?!
– Сказали, что придуркам в армии нечего делать.
– Ты, остряк! Поговори у меня!
Войдя в столовую. Кеша убеждается, что гауптвахта, будь она на хозрасчете, вылетела бы в трубу. Арестованных-то всего трое. Да и те, судя по их благопристойным физиономиям, попали сюда случайно. Кеша , понятно, тоже случайный здесь гость, и вообше Князь начинает себя уважать. А как же не уважать, если для тебя выстроили эти белокаменные хоромы, обнесли их высоким тесовым забором и приставили обслуживающий персонал, который количественно превосходит число «клиентов».
После завтрака «клиенты» строятся во дворе в куцую шеренгу и выжидающе смотрят на тонкого длинного ефрейтора по фамилии Трапезников. У него девичье лицо и нежный, как у кисейной барышни, голосок. Почти на каждой фразе он пускает петушка. Закрой глаза – точно девица.
– Ваша задача, товарищи, за три дня вырыть траншею для водопровода,– говорит ефрейтор, растягивая слова.
– Мой вам прэфэт!– возмущается Кеша .– Мы арестованные, чего это мы будем копать?
– Будьте добры не перебивать,– воркует Трапезников.– Траншея имеет исключительно важное значение для гарнизонной столовой.
– Мы ж арестованные!– не унимается Князь.
– Простите, я же просил не перебивать,– терпеливо замечает ефрейтор и почему-то краснеет.– Просьба отнестись к заданию серьезно. Прошу,– указывает он на калитку в заборе и добавляет:– Шагом марш!
Что ж это за санаторий, если здесь нужно работать?
Траншею уже начинали копать. Но предшественникам, видно, накинули не больше суток, потому что вырыто каких-то десять метров. Остальные пятьдесят – на совести Князя и его сподвижников.
– Ефрейтор, когда экскаватор пришлют?– спрашивает Кеша , выбирая себе лопату полегче.
– Экскаватора не будет,– серьезно отвечает тот.– Копать нужно вручную.
Да, служба на «губе» не располагает к юмору.
Не успевает Кеша натереть первую мозоль, как на щеку падает первая капля. Дождя только не хватало.
– Ефрейтор!– кричит Кеша .– Где наши зонтики?
Но тот не считает нужным отвечать на явно несуразные вопросы. А дождь такой, что и на дождь не похож, скорее это передержанный туман. И мокро, и уходить нельзя – ефрейтор не пущает. Кеша задирает голову и видит над гарнизоном огромное мокрое одеяло. Оно натянуто так низко, что при желании в него можно ткнуть лопатой. Кеша не делает этого только из боязни вызвать сверху поток холодной воды.