Про Кешу, рядового Князя
Шрифт:
После политзанятия парни стекаются в курилку. Сначала здесь царствуют дым и шарканье быстрых щеток о кирзу сапог. Но вот в дверях появляется Кеша , и все поворачиваются к нему.
– Приседаете, светлейший Князь?– спрашивает кто-то, словно бросает маленький камушек.
И этот камушек увлекает за собой лавину. Сколько раз Кеша приседает перед капитаном? А перед генералом? Не лучше ли приветствовать начальство стойкой на ушах?..
Кешина компанейская натура подсказывает: смейся со всеми, а то не отделаешься. И он смеется и даже сам изображает пару оригинальных способов приветствия. Разговор благополучно сворачивает в другое русло.
– Девочки, у кого закурить найдется?– спрашивает Кеша .
– Не давайте ему, он клялся бросить!
– Это была неудачная шутка,– врет Кеша .– С такой житухой и выпить не грех.
– А закусывать на губе будешь?
– Губа еще не запланирована.
– И вообще, шлепал бы ты отсюда!– ни с того ни с сего требует Калинкин с таким видом, что это никак не похоже на шутку.– Пусть проваливает, слабак!
– Это почему?– растерянно спрашивает Кеша .
– А потому, что ты и без курева слаб в коленках.
– Это я-то?!
– Это ты-то. Как ты нам подкузьмил, вспомни.
– Я подкузьмил?!
– Ты Ваньку не валяй!– напирает Калинкин .– Не из-за тебя ли мы второй раз в противогазах пёрли?
– Чего это из-за меня? Многие не уложились во время.
Лучше бы Кеша не врал и не артачился – нехороший шум поднялся в курилке. К имени бедного Князя одних только эпитетов было придумано столько, что остается только дивиться словарному запасу разгневанной толпы. Разумеется, среди этих эпитетов встречались и печатные, скажем, «хлюст».
– Ну и хлюст! Дурачком хочет прослужить.
– Этот дурачок знает свое дело, он еще покажет себя.
– Не покажет. Мы из него быстро дурь выбьем, будет служить, как все.
– Ну, не мог добежать, еш-клешь!– оправдывается Кеша .– Воздуха не хватило.
– Воздуха не хватило! Что ж ты тогда закурить просишь?
– Калинкин вон на полголовы ниже тебя, а добежал, не умер.
– Так он же двужильный!– пытается заигрывать Кеша .
– Я последние сто метров на одних нервах бежал, понял?
– Свинтус, что и говорить,– заключает один.
– Чеши отсюда,– советует другой.
А третий, четвертый и все остальные ничего больше не сказали, но с таким презрением посмотрели на Князя, что ему делается откровенно жалко себя. Настаивать на Кешином исчезновении не стали, но и замечать не желают, словно бы и нет его в курилке.
Обработали Князя, что и говорить. Думал, сошло с рук дезертирство в кусты, но нет, вспомнили. По правде говоря, с ним могли бы и покруче обойтись. Ведь мог добежать, мог, стоило только поднатужиться.
Парни говорят кто о чем. Кеши для них не существует. В таком оплеванном состоянии Князь себя не помнит. И как держаться в подобных ситуациях, не знает, даже в уставе не прописано. Он ищет повод заговорить с кем-нибудь. Вот Калинкин хвастает Марфутину, будто ему прислали из Брянска уже полмешка писем. И все, мол, мелким почерком. Кеша панибратски хлопает его по плечу:
– Что ж ты не сознавался? Нехорошо, Калинкин ! Общество должно знать, кто у нас брянский волк.
– Я хоть и брянский волк,– не поворачиваясь, отвечает паррнь,– а свинья мне все равно не товарищ.
– Какие мы серьезные, еш-клешь!
Когда тебя подковыривают, задирают, это можно пережить. Но когда тебя вообще знать не желают, такое как зря не переживешь. Тоска! Неужели он такой уж поганец, что с ним даже непризнанный поэт Калинкин не желает знаться? И стыдно, и зло берет. Подумаешь, не добежал! Сейчас не добежал, в другой раз добежит. Да ну их!..
Кеша направляется к выходу, но на пороге сталкивается с сержантом Шевцовым. Он-то хоть будет с ним знаться?
– Товарищ сержант, а гитарка в гарнизоне водится?– спрашивает Кеша первое, что приходит на ум.
– Можно подумать, ты на гитаре играешь.
– Я?!
Действительно, только Шевцов способен представить себе Кешу без гитары.
– Что-то я не видел ни у кого гитары.
– Жаль... Ничего, я уже написал домой, мне пришлют. Ох, и выдам же я тогда!
– Джаз-подъезд?
– Точно, товарищ начальник! Попурри по знакомым подъездам. Слова анонимные, музыка не моя.
Кеша бьет по струнам воображаемой гитары, притопывает и поет:
А на диване, на диване
Тишина раздалася,
А мы с другом, другом Банькой
С жизнею рассталися...
А парни-то клюнули, слушают. Что значит сила искусства!
Уменьшаемся в размерах
От недоедания.
Жрут соседи Гулливеры
Разные питания...
– Эстрадный пират,– усмехается Шевцов.
– Нет, я больше по опереточной части шарил.
– Строиться на ужин!– доносится голос дневального.
– Все, Киселев, попался!– не без удовольствия заключает Шевцов.– Будешь теперь ротным запевалой.
– Влип, соловушка!– злорадствует Калинкин .
– Товарищ начальник... пардон, сержант! Строевые у меня не получаются, не буду я их петь.