Профессия: театральный критик
Шрифт:
Смысл подобных решений обнажен до предела, вынесен на поверхность, а сами они сведены к сценическому знаку. Это придает спектаклю Оссеина, с одной стороны, бесспорную актуальность, с другой — известную прямолинейность и однозначность. Последнее, правда, не исключает необычного разнообразия постановочных приемов, что придает спектаклю красочность, музыкальность и динамизм.
Поражают колоссальные размеры объемной декорации, которая дает возможность развернуть действие спектакля одновременно и по вертикали и по горизонтали: вверх, на конструкцию, и вниз, на свободную от декораций площадку то и дело мчатся участники массовых сцен (в спектакле занято девяносто актеров), изобретательно построенных и искусно освещенных. Оссеин эффектно "укрупняет" одни эпизоды, начиная их на самой вершине конструкции и мгновенно перенося их вниз, как бы придвигая их к зрителям,
Все это выглядит очень картинно, сопровождается музыкой и чтецким комментарием и в конце концов впечатляет зрителя. Но трудно отделаться от ощущения, что создатель спектакля выше всего ценит эффектность и неожиданность художественных решений, силу их непосредственного воздействия на публику и куда меньше заботится об их содержательной глубине, поэтической наполненности и соответствии требованиям строгого вкуса. Многие эпизоды спектакля имеют привкус "гиньольности", заставляют вспомнить о "театре ужасов"; другие воспринимаются как вставные номера; третьи отличаются такой избыточной пестротой красок, такой масштабностью массовки, что спектакль Оссеина начинает напоминать модную нынче зрелищную форму "кинетического искусства", сводящего воедино музыку, свет, цвет и движение, но при этом отодвигающего на задний план человека. Самое же любопытное, что в этом необычном спектакле все происходит без заминок и пауз, и поэтическая нацеленность замысла режиссера не скрывает его прозаического отношения к легенде, к возможности сценической выразительности.
Оссеин осуществляет свои идеи рационально и деловито, расчетливо и, хочется сказать, с большим коммерческим размахом. Именно это последнее обстоятельство выдвигается на первый план критикой, которая отмечает, что "Человек по имени Иисус" — "спектакль, не как другие", да и самими создателями постановки в программке сулят публике "спектакль, который она никогда не забудет".
Разумеется, все это не умаляет уникальности работы Оссеина, но вводит это, по точному выражению критика, "большое историко-мело-драматическое шоу" в пределы "театра невозможности". На этот раз он оказывается чересчур жестко и впрямую сориентирован на вкусы массового зрителя, делает ставку на сенсацию.
Оссеин пытается творить мифологию XX века и вместе с тем приспосабливает свою трактовку мифа к обыденному сознанию. Он стремится привлечь внимание к большим проблемам бытия, осветить его социальные аспекты и в то же время ведет свою работу в русле существующей коммерческой системы "индустрии зрелищ". Отсюда и проистекают противоречия его работы. Собственно говоря, ничего удивительного в этом нет: спектакль Оссеина финансирует один из крупных театральных предпринимателей современной Франции Фернан Лумбро-зо, который прекрасно понимает, каким прибыльным делом может оказаться "театр невозможности"...
Спектакли А. Мнушкиной, А. Витеза и Р. Оссеина показывают, как широки границы "театра невозможности". Они представляют некоторые характерные направления, в которых развивается творчество известных художников французской сцены, позволяют судить об их достижениях и потерях. Однако "театр невозможности", как уже отмечалось, вовсе не сводится лишь к попыткам преодолеть кризис национальной сцены внешним образом, ограничиваясь тяготением к элитарной или массовой культуре.
Существует и тип "театра невозможности", связанный с активным и содержательным переосмыслением разнообразных традиций. Сегодня, когда французская культура подвергается сильнейшему воздействию космополитических веяний и прежде всего — пресловутого "американизма", это качество приобретает особую ценность и смысл, говорит о стремлении многих мастеров театра отстоять национальную самобытность французского искусства. Другой примечательной чертой этой разновидности "театра невозможности" является актуализация произведений, по видимости достаточно далеких от современной проблематики и художественного языка, нередко отмеченных усложненностью драматургической формы. Объяснение этому, думается, следует искать
Спектакли, о которых шла и пойдет дальше речь, совершенно непохожи друг на друга. Пожалуй, у читателя может возникнуть вопрос: а не размываются ли таким образом границы "театра невозможности"? Думается, подобные сомнения неосновательны. Ведь мы говорим о тенденции, которая проявляется на самом разном театральном уровне, употребляем "рабочее" понятие. Оно обретает определенный смысл именно в силу того, что обнимает достаточно широкий круг весьма различных по своему характеру постановок.
Чем разнообразнее круг явлений, так или иначе связанных с тем, что мы назвали "театром невозможности", тем выше, на наш взгляд, содержательный уровень этого понятия, тем отчетливее вырисовывается то единство идейно-художественных противоположностей, которое, как кажется, лежит в его основе...
Итак: "Комеди Франсез", Театр Могадор, Театр дез Амандье...
Пьеса поэта-сюрреалиста Роже Витрака "Виктор, или Дети у власти" была написана шестьдесят лет назад и тогда же поставлена Антоне-ном Арто. Она была воспринята критикой как "концентрированный театральный бред", скандализировала публику и, надо полагать, была вполне заслуженно забыта. И вотсегодня к ней обращается "Комеди Франсез".
На этот спектакль ложится свет тройной парадоксальности: предпринята попытка вразумительного прочтения произведения, полного алогичного буффонного комизма; сюрреалистическая пьеса обретает свою вторую жизнь на первой академической сцене Франции; наконец, публика встречает фантазию Р. Витрака не только без ощутимого сопротивления, но с восторгом.
Режиссер Ж. Бушо прочитывает пьесу как яркую и злую антибуржуазную сатиру. Он воспринимает карикатурность ее образов как сгущенную бытовую достоверность, объясняет абсурдный характер действия доведенным до крайности мещанским здравым смыслом (в этом есть нечто общее между спектаклем "Комеди Франсез" и постановкой театра Кафе де ля Гар). Актеры связывают алогизм поведения героев с анализом определенной социальной среды, оправдывают буффонность красок способом существования персонажей.
Семьи Помелей и Магно, их гости поглощены ритуалом буржуазной обыденности. Они ведут светские беседы о политике и искусстве, о морали, между делом впадая в адюльтер, и, конечно же, — о воспитании детей. Диалог ведется таким образом, что в нем то и дело происходит "сбой" смысла, в бытии персонажей обнаруживаются зияющие и гулкие пустоты. При таком прочтении пьесы возможны любые "выпадения из нормы", самые рискованные преувеличения. Ведь их источником становится нравственная несостоятельность героев спектакля, ложность идеалов того общества, которое они представляют.
В пьесе Витрака и спектакле "Комеди Франсез" мир буржуа— мир взрослых, высмеянный со вкусом и видимым удовольствием, — подлежит двойному разоблачению. Осмеянный сам по себе, он проходит еще и через унизительное испытание пародией. Наследник Помелей Виктор не по годам, прямо-таки чудовищно умен. По этой причине он и его подружка Эстер Магно и находятся "у власти" — крутят взрослыми, как хотят, и, подражая им, пародийно осмысляют их взаимоотношения, обнажают никчемность их образа жизни.
Виктор — Марсель Бозоне презрительно сторонится мира взрослых и в то же время является его частью. Он сохраняет наивную непосредственность, но уже поднаторел в "искусстве жить", как его понимают буржуа. Он издевается над господином Магно, провоцируя "расстрелянного в физическом и умственном отношениях" ветерана на ура-патриотическую истерику, высмеивает узкий прагматизм собственного папаши, в довершение же всего — с торжествующим видом разъезжает верхом на генерале. Жертвы Виктора не вызывают ни малейшего участия, но его самого ужасно жалко. Талантливому актеру удается создать необычайно достоверный образ ребенка, лишенного детства. "Нет больше детей!"— с неподдельной болью восклицает Виктор. И еще: "Дети всегда виноваты..."