Проклятие древних жилищ(Романы, рассказы)
Шрифт:
— Остались только пепел и каменные обломки, — уточнил коммунальный секретарь, — мы все вывезли.
Я облегченно вздохнул: жители Эстамбурга не подозревали о странном образе жизни Фомма, а Кершову не хватило чутья, чтобы обнаружить следы, ведущие к замку Добри. Комиссар отклонил мое предложение задержаться в Эстамбурге, а когда я сказал, что хочу отдохнуть в деревне, где провел детство, мы расстались и он вернулся в Гент. Труффар был очень доволен, когда я попросил его гостеприимства на несколько дней.
— Мне надо подышать чистым деревенским воздухом, — сказал я, — кроме того, хочу погулять по окрестностям.
Я собирался
Дороги были пусты, в далеких полях не было ни одного фермера. На повороте тропинки я заметил заросший холмик, показавшийся мне идеальным наблюдательным пунктом. В какой-то момент мне показалось, что я вижу металлический отблеск меж деревьев, словно это был велосипед. Я глянул в ту сторону и ничего не заметил. Я улегся на папоротники и принялся рассматривать замок сквозь заросли кустарника. Я видел задний фасад замка. Окна были закрыты тяжелыми ставнями. Никакого следа присутствия человека или животного. Рискну ли я на новое вторжение? У меня была отмычка, хотя я не очень представлял, как ею пользоваться. Я продолжал наблюдать, не в силах принять решение.
— Сыграю в орла или решку, — наконец решил я, достав из кармана монету, — если орел, пойду.
Выпал орел.
— Боги решили, — сказал я себе, признавшись, что предпочел бы решку.
Я снова оглядел окрестности. Не обнаружив ни малейшего признака жизни, я спустился с холма и по тропинке, затененной ивами, направился к замку. Тропинка вела не к заднему фасаду, и я невзначай оказался перед входной решеткой. Она не была закрыта. Впрочем, это было невозможно, поскольку одна из створок висела на разболтанных петлях. Фасад выглядел еще более запущенным. Многие ставни были сорваны или растрескались.
— Сейчас или никогда!
Я был готов воспользоваться отмычкой, поскольку стальная защелка едва входила в гнездо двери. Я чувствовал, что она легко поддается. Два или три поворота, и дверь с легким скрипом открылась. Я оказался в холле, о котором у меня сохранилось смутное воспоминание. Дневной свет лился через высокое круглое окно.
«Войди в левую дверь», — услужливо подсказала память.
Я тут же узнал комнату. Вспомнил об огне в очаге, рядом с которым сидел. Но не было ни стола, ни стульев, только очень старая скамья из необработанного дерева. Ее покрывал густой слой пыли. Я тщетно искал следы своего пребывания. Неужели мне все приснилось? Я начал отчаиваться, когда мой взгляд упал на мраморную полку камина и на несколько капель воска. След опрокинутого подсвечника! Щели и дырки в ставнях давали достаточно света, и я мог осмотреть все досконально. Ничего не обнаружив в комнате, кроме следов воска, я остановился перед одним окном и глянул в одну из щелей. Наполовину высохшее болото было на месте. Оно было покрыто
Яна Добри. Женщина с пистолетом Лефуше!
Как и в замке Ромбусбье, она через окно следила за кем-то: за мной, когда я шел к решетчатым вратам. Неужели я, как крыса, угодил в западню? Я попытался достать револьвер.
— Не оборачивайтесь и не трогайте оружие! — послышался за моей спиной приглушенный голос. — Не двигайтесь и считайте до ста. Потом покиньте замок и бегите от него изо всех сил. Считайте! — Я повиновался. — Мне нужны не вы, господин Сиппенс, помните об этом, — добавил голос позади меня.
На цифре сто я обернулся. Дверь была распахнута. Я вовсе не собирался оставаться в замке. Голос звучал повелительно, но не угрожающе. Был ли это голос Яны Добри? Я добежал до холма, когда услышал два далеких выстрела.
Пока я бежал, я чуть не сгорал от стыда за свой страх. Но проявил снисходительность к самому себе и не назвал себя трусом. Услышав выстрелы, я забился в кустарник, пытаясь понять, откуда грозила опасность. Прошло пять минут, и раздался третий выстрел. Мишенью стрелка явно был не я. По тропинке между холмом и замком, нажимая на педали, несся велосипедист. Было ясно, он прилагает неимоверные усилия, чтобы удрать куда подальше. В момент, когда я мог его рассмотреть, послышался четвертый выстрел. В десяти шагах позади велосипеда взметнулось облачко пыли. Я вскочил и крикнул:
— Сюда!
Но велосипедист удирал и даже не повернул головы. Следующая пуля была точнее и ударила в землю рядом с велосипедом. Я принялся жестикулировать:
— Сюда! Сюда!
Он повернул в сторону холма. Еще несколько секунд, и он окажется вне досягаемости пуль. Он поднял лицо, и я увидел его. И тут же в ужасе отступил: лицо было закрыто белым капюшоном с двумя отверстиями для глаз. Раздалось два выстрела подряд. По характерному свисту пуль было ясно: стреляли из карабина.
— Быстрее! — крикнул я.
Велосипедист поднял руку, словно подавая знак. В руке появилось облачко. Я почувствовал удар дубинкой в грудь и резкую боль. Я рухнул на папоротники. В глазах потемнело.
Я услышал рыдание, потом подбодряющий голос:
— Не убивайтесь, он выкарабкается.
Долгое молчание, потом кто-то шумно высморкался.
— Везунчик, — сказал тот же голос, — пуля не затронула ни одного жизненно важного органа, прошла на волосок мимо… Я сделал ему еще один укол морфина, моя задача выполнена! Вернусь завтра. Вы увидите, что его состояние улучшится.
Дверь закрылась, Я с трудом разлепил глаза. Не видел ли я сон? Я лежал в собственной постели в слабо освещенной спальне. Я различил Патетье и Барбару. Служанка вытерла глаза и вышла из комнаты.
— Патетье!
Мой друг вскочил с кресла с легким радостным криком и подошел ближе.
— Мой дорогой мальчик!
— Что со мной случилось? Я уже не в Эстамбурге?
— Тсс. Не знаю, можно ли тебе говорить. Лучше лежать спокойно.
— Я неплохо себя чувствую, но только очень устал.