Проклятие древних жилищ(Романы, рассказы)
Шрифт:
— Неужели? — удивился я.
— Конечно. Я могла бы прийти раньше, но посчитала нужным выждать несколько месяцев после смерти мадемуазель Аспазии Сиппенс.
— Какую роль играет моя тетушка в вашем посещении?! — воскликнул я.
— Самую непосредственную! Вы помните о раздавленном коте, господин Сиппенс?
— Конечно, только…
— Позвольте закончить. Постараюсь быть по возможности краткой, поскольку не люблю длинных речей. Через два дня после этого несчастного случая мадемуазель Сиппенс пришла в контору. Был поздний вечер, клерки разошлись, отец ушел. В доме была я одна.
— Для нотариуса, — сказала она, — это очень важно.
И покинула контору. Мадемуазель Брис помолчала.
— Когда она ушла, — медленно продолжила она, уставившись на меня пронзительными черными глазами, — я вскрыла конверт.
— Ого!..
— Подождите возмущаться. У вас еще будет возможность. Запиской она полностью аннулировала прежнее завещание, лишала вас наследства, а все свое состояние передавала обществу защиты животных, особенно кошек.
Я промолчал и дал знак продолжать.
— Я не отдала письмо отцу, господин Сиппенс, а сохранила у себя. Ваша тетушка не вернулась, поскольку на следующий день умерла.
— Боже праведный! — вздрогнул я.
— Есть еще кое-что, господин Сиппенс. Похоже, вы любите иногда поигрывать в сыщика, но это умеют делать и другие. Если таковые появятся, быстро выяснится, что мадемуазель Аспазия Сиппенс была убита, а убийство оказалось ловкой мизансценой, как говорится по-французски, замаскировали под несчастный случай.
— Нет, не говорите этого! — воскликнул я, размахивая руками.
— И все же скажу! Более того, господин Сиппенс, вокруг дома прогуливалась некая персона… в вечер несчастного случая, и вы знаете, о ком я говорю!
Я вскинул руки и закрыл глаза.
— Да, это был я, допускаю это, — пролепетал я. — Я хотел позвонить, поговорить с тетушкой, ибо не хотел ждать следующего воскресенья. Но в дом так и не вошел.
— Это не важно, господин Сиппенс, я ничего никому не скажу, но при одном условии.
— Каком?
— Оно позволит вам сохранить состояние вашей тетушки, и вы останетесь вне подозрений.
— И что это за условие? — робко спросил я.
— Вы женитесь на мне и купите дом Ромбусбье, куда мы переедем после свадьбы.
Я был раздавлен, не мог собрать даже крохи мужества, чтобы дать отпор. Увидел себя бедняком, каким был прежде, и подумал о бесконечных и бесчеловечных допросах, каким подвергают людей в любимых мною романах, когда те становятся жертвами судебной ошибки…
— Можно подумать?
— Нет!
Я уставился на нее, из ее горящих глаз струилась настоящая магнетическая сила. Мелькнула мысль о змее, парализующей взглядом лягушку, чтобы проглотить ее. Я склонил голову и едва слышно прошептал:
— Да!
Злобное лицо подобрело впервые в жизни, и на губах появилось нечто вроде улыбки.
— Думаю, буду для тебя, Хилдувард, неплохой женой, — нежно сказала она. — Как только мы сыграем свадьбу, я уничтожу последнее завещание.
Свадьба состоялась через месяц, день
Я снова промолчал об этой истории, не поделившись с верным другом о причинах столь поспешного союза. Признаюсь, он не удивился, когда я сообщил ему о решении взять в жены мадемуазель Брис, и не задал ни одного вопроса.
— Каждый имеет право поступать так, как ему нравится. Желаю вам счастья, мой мальчик.
Господин Борнав оказался столь же немногословным, прислав нам огромный букет роз.
После свадебной церемонии мы отправились в Швейцарию, пробыли неделю в Шамони в гостинице «Савой». Вспоминая сегодня о тех днях, должен признать, что Валентина оказалась неплохой супругой. Она даже избавилась от своего ореола злобы. Отказалась от черных одежд и выглядела почти очаровательной в новых розовых и сиреневых платьях.
В Дижоне, в древней гостинице «Колокол», в которой мы остановились на несколько дней, она сдержала слово и сожгла последние распоряжения тетушки Аспазии.
— Надеюсь, настанет день, когда ты меня полюбишь, — шепнула она.
Быть может, этот день настал бы, не распорядись судьба иначе…
В Шамони мы решили продлить медовый месяц, отправиться на поезде в Женеву, потом посетить Бернер-Оберланд, когда получили телеграмму от господина Борнава, что состояние мэтра Бриса резко ухудшилось. У меня не случилось оказии лучше узнать свою жену, но, на мой взгляд, она была менее злобной, чем старалась казаться, поскольку по получении дурной новости она разревелась, а я не нашел подходящих слов, чтобы утешить ее. Я считал, что она была равнодушна к отцу и всегда старалась усложнить ему жизнь.
Однажды вечером, когда мы любовались величественным Монбланом, купавшимся в серебристых лучах луны, она вдруг схватила меня за руку и прошептала:
— Вард, мы однажды заведем девочку, тогда…
— Тогда что? — спросил я.
Она покачала головой:
— Скажу позже.
Это позже никогда не представилось, и я не нашел удовлетворительного ответа на свой вопрос.
Мы поспешно сели в поезд, идущий в Гент, и нашли господина Бриса на смертном одре. Я не стал откладывать в долгий ящик обещания, данного супруге, и срочно оформил акт о продаже господского дома в Темпельгофе. Это была последняя подпись нотариуса Бриса. Думаю, он уже не соображал, что делает. Через два дня он угас.
Мы с супругой переехали в дом на Верхней улице. Барбара отсутствовала. Я предоставил ей отпуск на три недели. Нам помогала служанка нотариальной конторы.
Я расскажу в нескольких словах об ужасной драме, разыгравшейся на следующий день после похорон тестя, ибо воспоминание о ней столь тягостно, чтобы я не мог долгое время говорить о ней.
Мы с Валентиной сидели в гостиной первого этажа, окна которого выходят на улицу. Было десять часов вечера. На улице свирепствовала собачья погода. На пустой улице ревел ветер, а по закрытым ставням колотил дождь. Мы дрожали от холода. Валентина разожгла в очаге тамбурную печку. Мы молчали. Супруга была погружена в глубокие мысли. Она сидела у очага. Я видел, как она изредка подносила к глазам носовой платок.