Проклятие Гиацинтов
Шрифт:
Да, Лерон и в самом деле ненадолго погрузилась в дремоту, но вскоре ее разбудили легкие прикосновения к телу мягких и в то же время сильных рук. Руки гладили ей спину, разминали, да как-то так, что в теле Лерон словно бы не оставалось ни косточки. Пахло — странно, возбуждающе — каким-то или кремом, или маслом. Лерон попыталась поднять голову, но услышала голос Лариссы:
— Еще немножко полежи так, скоро разрешим перевернуться.
Лерон прислушалась к своим ощущениям и поняла, что две руки разминают ей спину, а еще две гладят и массируют ноги, от бедер до пальцев. Неужели Ларисса помогает массажистке?
— Поворачивайся очень осторожно, мы тебе поможем, — сказала в эту минуту Ларисса, и Лерон еле-еле, словно инвалидка, перевалилась на спину.
В полумраке она увидела два атласно блестящих женских тела. Ларисса — сухая, поджарая, с пышной голой грудью. На ней были только узенькие белые плавочки. Точно так же оказалась одета и очень красивая блондинка с точеным личиком и изящной фигурой. Сначала Лерон смутилась оттого, что они полуголые, но потом подумала, что они раздеты потому, что жарко же, вон как старательно они ее разминают.
Блондинка — наверное, это и была Лада — сосредоточенно разминала плечи и руки Лерон, потом коснулась груди, осторожно оглаживая каждое полушарие. Ее собственные полушария с мелкими, словно рябиновые ягодки, оранжевыми сосками качались над головой Лерон.
Она отвела глаза и встретилась взглядом с Лариссой, которая гладила ее ноги, поднимаясь от колен к бедрам. У нее были темно-коричневые соски. Лерон скосила глаза на свою грудь. У нее, оказывается, розовые. Вот те на, а ведь она даже и не подозревала раньше, что у всех женщин соски разного цвета!
Ларисса чуть улыбнулась, и Лерон поняла, что та догадалась о ее мыслях. Не сводя с Лерон глаз, она продолжала разминать ей бедра, поднимаясь все выше к паху. Тем временем руки Лады сползли на живот Лерон, и та вдруг нервно сглотнула, вздрогнула, пытаясь подавить судорогу, которая прошла по телу. Странное ощущение. Какое приятное, но в то же время томительное, почти мучительное. Рождается в самой глубине тела Лерон… в той глубине. Которая казалась ей оскверненной. А теперь не кажется? Странно, почему-то — нет. Там поселилось блаженное ожидание чего-то, и это ожидание становится все более нетерпеливым.
Лада нагнулась ниже, и ее оранжевые соски оказались над губами Лерон. Она смотрела, смотрела — и вдруг неожиданно для себя ухватила один сосок губами. Тут же ужаснулась того, что сделала, выпустила его — но в это мгновение Лада со смехом прижалась к ее рту своим. Она целовала Лерон, целовала так, как мог бы целовать мужчина… так описывают поцелуи в книжках, вспомнила Лерон… сплетаются языки, губы впиваются друг в друга… Микка не целовал ее так. Она не знала раньше поцелуев, это ее первый поцелуй… первый поцелуй с женщиной!
От ужаса Лерон рванулась, но ощутила крепкие руки Лариссы на своих бедрах, а ее губы… о господи… когда до Лерон дошло, где находятся сейчас губы Лариссы, ей захотелось кричать от стыда и страха, но Лада целовала так крепко, Ларисса целовала так сладко… неведомое прежде блаженство завладело ею и совершенно подчинило себе.
Спустя час, когда Лерон уже крепко спала, Ларисса, одетая в черный шелковый халат до пят, осторожно постучала в дверь комнаты Микки:
— Не спишь?
— Нет, какой тут сон…
Он лежал на неразобранной постели, лениво перебирая кнопки пульта. Звук был выключен, на экране телевизора мелькали нелепо разевающие рты люди, неслышно рычащие звери, беззвучно взрывающиеся автомобили, сосредоточенно пиликающие на онемевших скрипках музыканты.
— Кто-то пришел, я слышал, вроде дверь открывалась.
— Нет, это Лада ушла.
— С чего бы? Ночь на дворе.
— Ну, не захотела оставаться при Лерон. Утром ей будет… немного тяжело, я думаю. Нужно время, чтобы привыкнуть…
— А, понятно, — кивнул Микка. — Сделали, значит, моей женушке массаж?
— Да! — вызывающе сказала Ларисса. — Разумеется. Зато я теперь за нее спокойна, она не сорвется в свою деревню и не свихнется от потрясения, которое испытала по твоей милости.
— По моей милости?! — так и взвился Микка. — Да я сам пострадал!
— Серьезно? — хмыкнула Ларисса. — Пострадал, но и немалый кайф словил, насколько я тебя знаю. Так что у тебя все уравновешено, а вот Лерон была в совершенном шоке. Не только потому, что ее изнасиловали, но и потому, что ты, ее муж, и пальцем не шевельнул, чтобы это прекратить.
— Да я ж тебе сказал, что у них были ножи! — заорал Микка, но тут же взвизгнул от боли, когда Ларисса схватила его за запястье:
— Молчи!
— Отпусти меня! — извивался Микка, но больше не кричал, говорил теперь почти беззвучно, своими гримасами напоминая одного из насельников своего телевизора. — Чертовка, пальцы-то железные! Отпусти! Руку сломаешь!
— С удовольствием сломала бы тебе не только руки-ноги, но и кое-что оторвала, — с отвращением сообщила Ларисса. — Отпускаю только потому, что боюсь, как бы ты своими воплями не разбудил Лерон.
— Нашлась заботница, — буркнул обиженно Микка, потирая покрасневшее, со следами от невероятно сильных пальцев, запястье.
— Кто-то же должен о ней заботиться, если ее мужу на нее наплевать! — зло ответила Ларисса.
Микка дернул плечом:
— Это была твоя идея — меня женить. Я бы вполне обошелся.
— В самом деле? — холодно взглянула на него Ларисса.
Микка виновато понурился:
— А, ну да, я совсем забыл…
— Сколько тебя знаю, это всегда была твоя любимая отговорка, — усмехнулась Ларисса. — Помнишь, отец называл тебя старым склером, в смысле — склеротиком? Так вот, Микка, дело слишком серьезное. Теперь тебе, хочешь или не хочешь, нужно заботиться о Лерон. Ты должен вернуть ее доверие. У вас обязательно должны быть дети, ты понимаешь? Ты должен будешь спать с ней, пока она не забеременеет. Так что готовься к этой мысли. Иначе… иначе все было затеяно зря.