Проклятие рода
Шрифт:
Щенок окончательно проснулся, задышал часто-часто, язычок розовый вывалив на бок.
– Понял? Понял меня! – Обрадовался Иоанн, прижал его к себе, и благодарный Тимелих с удовольствием принялся лизать щеку мальчика.
Глава 8. Конец бабьей власти.
Как решила боярская дума с подачи Василия Васильевича Шуйского, так и поступили. На переговоры со Старицким «изменником», деверем Елены Васильевны отправлялся князь Иван Федорович Овчина-Телепнев-Оболенский, а с ним уходила и рать великокняжеская. Лихие московские охотники уже под Старицей крутились вестниками разорения и погибели, страх наводили на князя Андрея Ивановича. До переговоров ли ему стало? Понял, что ждет его.
В ужасе пребывая, выход видел лишь в мятеже. На Новгород надеялся, грамоты разослал, как советовал вероломный Шуйский. Вышел князь со всей дружиной, семью свою забрал – юную жену Ефросинью и младенца Владимира .
Узнав о продвижении Старицкого князя к Новгороду, московское войско разделилось – князь Никита Хромой Оболенский повел часть полков наперерез, отсекая новгородскую дорогу, князь Иван Овчина-Телепнев двинулся прямо навстречу князю Андрею.
Почуяв западню, несчастный князь раздумал идти к Новгороду и от Заяцкого Яму повернул на Старую Руссу. Новгородскую дорогу и поля с севера тут же перегородили рогатками, телегами и стражей полки Никиты Хромого. С юга приближались полки Ивана Овчины. Московское войско наводнило всю округу, станом обустраивалось. Табуны коней на луга выпускали, разбивали шатры для воевод, подтягивали поближе возы с огнестрельным снарядом, близ них располагались ратники, варили в медных котлах похлебку из сухарей и толокна, тут же спали под открытым небом – дождь ли, снег, жара иль холод – все едино привыкшие. Кольцо сжималось. Несчастный князь Андрей встал станом в деревне Тухола. Шатер ему раскинули на пригорке, что высился по-над речкой Нишей, в месте, где ручей Тухолька впадает. Рядом церковь походную соорудили. С высоты и открылась ему вся картина сотен займищ московских, колоннады дымов, в небо устремившихся. Князь Андрей приказал дружине к бою готовиться, плести осадные плетни из хвороста, землей их набивать. Сам ходил, лично пищальников и лучников расставлял. Не заметил, как ночь на землю опустилась, осветив округу алмазными искрами костров противника, словно саван богатый для знатного мертвеца раскинули.
На рассвете пушка московская рявкнула, снесла худую избенку на окраине Тухолы, ознаменовав наступление дня последнего. Полки московские поднялись, застрельщики готовили пищали к бою, остальные ратники, блестя оружием на ярком майском солнце, начали охватывать деревню серпом.
Бледный от отчаяния, не от страха за свою жизнь, а за жену юную с младенцем, что в шатре прятались, приказал князь Андрей и своим изготовиться к смертельной схватке. Москвичи не торопились начинать. На другом берегу Ниши, сверкая серебряной насечкой лат и шлема, поигрывая разукрашенным самоцветами шестопером, на коне сидел хмурый князь Иван Овчина-Телепнев. Рядом с ним, без всякой брони, в богатом кафтане с тафьей на голове виднелся дворецкий Поджогин.
– Ну что, князь, чую, страхов мы нагнали, теперь мой черед подошел? – Шигона наклонился к Овчине. Князь скривился:
– Не по душе мне вести разговоры со Старицким. Что может быть лучше чести бранной? Измена его ясней ясного. Мало того, что сам удумал, так и Новгород за собой увлечь пытался! Посягал на жизнь великокняжескую!
– Про Новгород верно, были грамотки прелестные. – Согласился Поджогин. – Про посягательства не ведомо мне, не возводи напраслину, князь, на родного дядю великого князя Иоанна.
– Что он в живых бы нас всех оставил, возьми его сила? – Язвительно усмехнулся Овчина.
– Чего гадать? – Пожал плечами дворецкий. – Я напомню тебе про деда нынешнего великого князя, тоже Иоанна. Всех братьев своих приструнил, Новгород покорил, Тверь… а хоть кого казнил из знатных? Так, по мелочи… Но и живым никого не выпустил, кроме тверского князя. Только крови на нем родной нет! И обвинить в смертях не могут. Также и сын его, Василий, поступал… Также и с Дмитровским князем вышло по мудрости нашей Елены Васильевны. Ныне черед за Старицким.
– Делай, как знаешь! – Зло бросил Овчина, разворачивая коня и отъезжая.
– О, Господи! – Перекрестился Шигона. – Прости согрешения мои старые, теперешние и будущие на сколь хватит Твоего терпения. Каюсь Тебе заранее, может и настанет день, что уйду в монастырь грехи свои замаливать. – Дворецкий опустил голову, вспоминая былое, помолчал с минуту-другую, потом обернулся резко, посмотрел на своих «ближних» людей, что поджидали неподалеку – Коробова Василия, Мамонова Ивана и Загряжского Дмитрия, рукой им махнул: «Поехали, мол».
Четверка безоружных всадников на глазах у двух ратей, застывших в тревожном ожидании, перешла вброд Нишу, направляясь к старицким.
Князь Андрей Иванович все видел, махнул рукой воеводе – пропусти!
Шигона в сопровождении своих людей подскакал к князю. Сам вперед выехал, люди чуть позади остались, окруженные старицкими ратниками. Поджогин снял шапку, поклонился поясно.
Андрей Иванович зло отвечал на приветствие:
– Какой камень привез за пазухой, дворецкий? Что еще удумала вдова моего брата с полюбовником?
– Не горячись попусту, князь, если хочешь добра и живота княгине с княжичем малым, - Поджогин шапку одел неторопливо, кивнул на стоявшую неподалеку Ефросинью с младенцем на руках. – Побереги и свою голову. Она еще пригодиться…
– Грозишься? – Гневно прервал его князь, натянул поводья. Конь нервно заходил под седоком.
– Нет! – Спокойно покачал головой дворецкий. – Что мы выиграем от войны? Что выиграешь ты от войны? Погаси пламя, пока не разгорелось.
– Не вы ли его раздуваете? Не оно ли сейчас отражается в щитах ратников московских, что привел сюда по мою душу Овчина?
– Не горячись, Андрей Иванович! Я с миром к тебе пришел. – Шигона хладнокровно выдерживал бешеный взгляд князя Старицкого.
– Это ты называешь с миром? – Насмешливо кривя губы, князь Андрей показал рукой в кольчужной перчатке на московские полки, замершие в ожидании.
– Свита знатная… - Согласился Поджогин. – По князю и честь!
– В полон взять хотите? Чтоб уморить, как брата Юрия? Не бывать тому! Иль прорвусь с боем, иль сложим головы на этом поле ратной чести!
– Я не в полон приехал брать Старицкого князя, а сопроводить в Москву дядю великого князя московского Иоанна к племяннику царственному. А далее волен будешь…
– И ты хочешь, чтоб я поверил тебе, дворецкий? Мне донесли верные люди, что уговоры будут сладкие… - Андрей Иванович побелел от ненависти. Глазами насквозь прожигал.
– Верные люди? – Прищурился Поджогин. – А не ветерком ли надуло, насвистело со двора боярского? Не от Шуйских ли сорока на хвосте весточку принесла? Только не забыл ли ты, князь, кто брата твоего, князя Юрия, о котором ты поминал, упокой Господь его душу, - Шигона перекрестился широко, - к мятежу подбил? Не Андрей ли Шуйский? Так он жив, хоть и в железах сидит, а твой брат несчастный упокоился. Помнишь ли ты, князь, что Шуйские никогда не забывают о том, что они старшая ветвь Рюриковичей? Ближе всех ведь стоят к трону государеву. Может и примеряют под себя… Не советовали ли бояре сии знатные грамотки разослать, новгородцев мутить? А тем временем сами стены укрепили вкруг Новгорода. Приходи, мол, князь, встретим, только если заместо хлеба-соли пищали окажутся, да смола с камнями, не обессудь. А кто ждать тебя там вознамерился? Горбатый? Сродственник Шуйских? Что ж они так? Тебе совет дают один, а сами? Снаряд огнестрельный готовят? А ты меня камнем за пазухой упрекнул… Воюй на здоровье! Токмо о людях своих подумал, князь? Ведь не одна семья - жена и дитё малое у тебя! Удел целый! Тоже дети твои. Они к милости твоей взывают нынче. Спаси, князь, их жилища, животы отцов, матерей, деток от разорения и погибели.