Проклятие рода
Шрифт:
Андрей Яковлевич Щелканов вмешался:
– Та девка от полюбовницы Ириковой, что до преж жены была.
Царь вскипел опять:
– Пауголка , пригуленная от блуда? Ее мне хочет Ирик подсунуть? Хорош же сын купеческий, королем обозванный, да купцом оставшийся, токмо истинно бесчестный, коль подсовывает товар негодный, нехристь! Блудлив, яко кошка, да труслив, яко заяц. Бояр боится, а моего гнева нет.
– Государь, - подал голос Висковатый, - по свейским обычаям все дети короля его кровью-плотью почитаются.
– Да, - царь недобро глянул на Ивана Михайловича, - верно сказывают: ростом с Ивана, а умом с болвана.
– Подумав немного, завершил. – Утомили вы меня с Ириком. Отпиши Воронцову в Стекольну – пущай ужом изворачиваются, но Катерину заберут. А от этой, законной жены, есть дочери?
– Есть, государь, - поспешил ответить Висковатый. – Сигрид называют. Двух лет нету ей.
– Двух лет нет… - Царь повторил за дьяком. – Больно долго ждать покуда заневеститься. Так с сестрой Ириковой что? Занедужила, аль сдохла? Отчего согласия нет?
Висковатый, глядя прямо в глаза царю, произнес загодя придуманный ответ:
– Покуда король Ирик в слабом уме был, за другого вышла, дабы в девках не засидеться. – Лгал сейчас Иван Михайлович, не зная, как иначе объяснить царю отказ короля Эрика. Лгал, обливаясь холодным потом, при Щелканове, хоть и обсудили с ним, но слова-то ложные ему говорить пришлось. Другая сестра Эрика – София выходила замуж, не о ней прежние разговоры велись.
– Тьфу на Ирика с его слабоумием и девками! – Иоанн смачно плюнул на пол, прямо под ноги стоявшим навытяжку дьякам.
– Довольно на свеев время царское тратить. Катерина надобна мне! Коль Ирик не выдаст Катерину, войной пойдем, все отберу, чем прежде жаловал. И Колывань. То ж древняя вотчина наша. Скажи мне иное, Иван Михайлович, - Виковатый подтянулся весь, понял, что одна гроза миновала, - про то, о чем с Антоном Янкиным мы речь вели, твои дьяки, да писари слухи распустили?
– Да, государь! – В один голос ответили посольские дьяки.
– Изменные речи за всеми пишете? Кто, когда, где?
– Да, государь! – Снова склонили голову.
– Любо! – Покачал головой царь с недоброй усмешкой. Затея его была собственная. Бог знает, согнется ли выя земская в поклоне вечном, аль нет. Вологду укрепляли, яко новую столицу. Даже храм Софийский заложили в пику новгородцам. Англичанам торговлю вольную дал. Заодно, кто радость выкажет, мол, царь в бега надумал податься, в подвал его, на расспрос.
– Обождем малость. Вот вернется Малюта, да Темкин, ужо почнем. Земля для них всех адом станет. Окропим ее кровью немалой. – Закончил почти шепотом, в глазах огонь холодной ярости блеснул. – За дверью ливонские немцы Иван Тув да Илерт Круз с Арцымагнусовым человеком околачиваются. Скажите: велено датскому человеку ехать к своему государю Крестияновичу, дабы тот к нам собирался сам. Невесту ему одну из Старицких дочерей дадим. Опосля объявим свою волю какую из. Ныне ступайте все прочь!
Дьяки раскланялись и исчезли.
К концу июня Скуратов с Грязным привезли из Полоцка Ивана Петровича Федорова-Челяднина. Царь пребывал на Опричном дворе, что возвели на Неглинной. Ходил, осматривался, остался доволен – стены высокие, терема крепкие украшены резными наличниками да балясинами, терпко пахло свежей смолой. Песком чистым вокруг все посыпано, ровна, как в Слободе. Услышав о Федорове приказал немедля:
– В подклеть его и приступайте к расспросам. Я загляну.
Спустился в тот же вечер. Всякое дело имеет свой запах. Палаческое ремесло пахло угаром, жженой плотью, дурной кровью, едким потом да человеческими испражнениями. Скуратов сам был за палача, мастер с помощником - в подмастерьях. В углу, подле незаметного писаря, тщательно заносившего на бумагу расспросные речи, примостился Васька Грязной. Из любопытства к страданиям. Все отдыхали от работы. В жаровне накалялись клещи и прутья железные. Обнаженный Челяднин лежал на скамье и с тихим ужасом смотрел на раздуваемые кузнечным мехом угли, за которыми стоял помощник мастера. Судя по вывернутым неестественным образом рукам обвиненного и спине с сорванным местами до кости мясом, его недавно сняли с дыбы. Увидев спустившегося в пытошную царя, опричники и писарь вскочили на ноги, мастер с помощником отошли к дальней стене.
– Что с подъему сказал? – Спросил царь у Малюты, разглядывая истерзанного Челяднина.
– Уже многое, государь. И про польские памяти, и про речи изменные, и про людишек злокозненных, что в его сотоварищах.
Иоанн Васильевич кивнул, подошел к скамейке, где лежал бывший царский конюший, наклонился над ним, заговорил притворно ласково.
– Покайся, человече, ото своих злых, недобрых дел. Доколе терпеть тя Небесному Царю?
Замутненный взгляд Челяднина оторвался от жаровни и остановился на государе. Спекшиеся искусанные от нестерпимой боли губы что-то пытались сказать, но царь не расслышал.
– Приложись-ка, Григорий Лукьянович. – Приказал Иоанн Скуратову. – Больно тихо говорит изменник. Не расслышать.
Опричник, нацепив толстую рукавицу, подхватил с жаровни железный прут и ткнул добела раскаленным концом в бок. Челяднин дернулся и закричал, но не так, как орут от нестерпимой боли здоровые мужики, а тонко, по-старчески, срываясь на визг. Глаза его закатились, терпко запахло жженым мясом, боярин обмочился и впал в беспамятство.
– О злой человече, неразумный. – Царь покачал головой и подал знак Малюте, чтобы прекратил пытку. Из темноты подземелья выступил помощник мастера с лоханью воды, посмотрел на царя вопросительно – отливать или обождать. Царь кивнул головой – лей, и поманил Скуратова:
– Выйдем-ка, Григорий Лукьянович.
На воздухе продолжил:
– Пытай Федорова, опасаясь, чтоб прежде времени не издох, понеже зело дряхл и стар. Выговариваться давай.
– Исполню все, как велишь, государь.
– И зачинай казнить изменщиков. Не откладывай. Всех, без разбору. Вместе с челядью. Отправь людей по имениям, перебить всех людишек его, сожги дотла, дабы вотчины Федоровские в пустоши обратились. Пусть Поместный приказ все владения сочтет и список составит. За грех измены господина, - поднял вверх перст, - сказано в Книге Царств, истребить всех слуг его, от мужеска полу до женьска, от отрок и до сосущих младенцев вместе со всем скотом и телят и овчат.
– Исполним, государь. – Малюта низко поклонился.
Согласно Синодику опальных, составленному в 7091 году, по «делу» боярина Ивана Петровича Федорова «отделаны» по 6 июля 1568 года: боярин владыки Коломенского Александр Кожин, дьяк Коломенского владыки Федор, кравчий Тимофей Собакина конюшего; князь Владимир Курлятев, князь Федор Сисеев с сыном, князь Семен Засекин Батышев, князь Иван князя Юрьева сына Смелого Засекина, князь Данила Чулков Ушатый, князья Федор, Осип, Григорий Иванова дети Хохолкова Ростовского, князь Данила Сицкий, князь Иван князя Андрея сына Дашкова, князь Андрея Бабичев, князь Федор Несвицкий, князья Владимир и Андрей Гагарины, князь Александр Ярославов, земские воеводы: дьяк Казенного двора Хозяин Тютин с женою, да 5 детей его, да Хозяина брат, дьяк Разрядного приказа Иван Выродков с детьми Василием, Нагаем, Никитой, дочерью Марьей, внуком Алексеем и еще с двумя внуками, братьями Ивана Дмитрием и Иваном, с сестрой Ивана Федорой и другие. По поместьям Челяднина: в Коломенских селах опричник Григорий Ловчиков казнил 20 человек, в Губином Углу 39 человек, в Матвеищеве 84 человека, да у троих отсечены руки, в Ивановском Большом казнено 17 человек, у 14-ти отсечены руки, в Ивановском Меньшом казнено 13 человек, у семи отрублены руки, в городище Чермневе казнено трое, в Солославле двое, в Бежицком Верху казнено 65 человек, у двенадцати отрублены руки. Всего «отделано» 369 человек по первому списку, 85 человек по второму, включая женщин и детей.