Проклятие рода
Шрифт:
С рождением ребенка, его назвали Эриком – в честь деда, казненного Кристианом II, отношение Густава к Катарине не изменилось. Мало того, он распорядился буквально тут же отобрать младенца от матери, и опять оставил несчастную королеву в полном одиночестве, если не считать верную Марту. Катарина умоляла грозного мужа, валялась в ногах у него, упрашивала со слезами на глазах разрешить ей быть рядом с сыном – тщетно. Лишь изредка ей дозволялось взглянуть на него.
Нет, с Эриком все было в порядке, малыш рос здоровяком под неусыпным надзором сразу нескольких кормилец. Но окунуться в ласковое море материнской любви ему было не суждено.
Глава 14. Странные круги над Стокгольмом.
Капитан англичан вспомнил о проступке своего солдата совершенно случайно, когда минуло уже почти полтора года. Что вдруг взбрело старому солдату в голову, но однажды, стоя в кабинете у Густава, Уорвик нерешительно пробормотал:
– Один из моих солдат…, милорд…
– Какое мне дело до твоих солдат, Уорвик? Ты – капитан, а я – король!
– Да, милорд! – Ответ Густава поставил в тупик англичанина, и он растерялся.
Видя смущение командира своей английской гвардии, король смягчился:
– Ладно, старина, не обижайся на своего Густава. Что там с твои солдатом?
– Он охраняет королеву, милорд… - начал нерешительно Уорвик, уже внутренне проклиная себя, что так некстати вспомнил о столь давнем происшествии. Он ведь даже не переспрашивал Гилберта, продолжает ли тот разговаривать с Катариной.
– Так! Это интересно! – Король повернулся к капитану англичан и, привычно взяв в руки свой клевец, стал им поигрывать.
– Этот солдат знает немецкий, - выдохнув про себя, продолжил Уорвик, - и он доложил мне о своем нарушении. Когда он стоял на часах, королева разговаривала с ним, и он отвечал ей.
– Наказать! – Решение было скорым. – И строго! – Добавил Густав. – Солдат на часах не имеет право мочиться, не то, что разговаривать!
– Слушаюсь, милорд! – Уорвик хотел было повернуться и уйти. Ему не терпелось закончить этот неприятный разговор. Приказ короля он расценил, как разрешение покинуть помещение. Но Густав передумал:
– Подожди! Что за англичанин, который знает немецкий? Насколько мне известно, твои парни еле-еле могут сказать пару фраз по-шведски.
– Гилберт Бальфор, милорд! – Капитан опять вытянулся перед королем. – Он воспитанник отца Мартина.
– А-а-а! Того доминиканца, что мы отправили в Рим? – Память у Густава была отменная.
– Да!
– Ну и как тебе этот солдат, Уорвик? – Король внимательно посмотрел на капитана.
– Отличный, милорд!
Густав задумался. Пауза затянулась. Капитан по-прежнему стоял навытяжку, держа шлем в полусогнутой руке, лишь иногда, стараясь сделать это незаметно, переминался с ноги на ногу.
– О чем они говорили? – Наконец, Густав нарушил молчание.
– Ни о чем, милорд! Королева хотела выйти, а он по-немецки объяснил ей, что это ваш приказ.
– И это все, Уорвик? – Густав смотрел с подозрением.
– Всё! Если б они разговаривали еще о чем-то, Гилберт доложил бы мне непременно. Я уже говорил вам, милорд, это отличный солдат!
– Отличный солдат… - Задумчиво повторил за ним король. Густав явно, что-то замышлял. Он вытянул вперед руку и при помощи своего молотка подтянул к себе довольно внушительную золотую цепь, что валялась на другом конце стола между бутылками с вином и тарелками. Отложив на время свое оружие, король взял цепь в руки и с небольшим усилием оторвал от нее несколько звеньев.
– Возьми! – Протянул он золото Уорвику. – Один кусок отдашь своему солдату, остальное возьмешь себе.
– Благодарю, милорд! – Капитан сделал шаг вперед и принял королевский дар.
– Скажешь, этому… Гилберту, - память не подводила короля, - пусть разговаривает с ней и все передает тебе! Я хочу знать, что в голове у моей немецкой женушки. Я иногда имею неосторожность вести при ней беседы с Олафом. Не пытается ли она выносить сор из избы? Ее сестрица замужем за Кристианом Голштинским, а его прочат в датские короли. Ведь его папаша Фредерик уже отдал душу Богу и датский престол свободен. – Густав рассуждал вслух.
– Сейчас у них идет грызня между собой. Проклятая Ганза, что опутала меня долгами, поддерживает своего ставленника Кристофера Ольденбургского, за которым стоит простонародье, а им противостоит голштинская армия, поддержанная немецкими наемниками… Учитывая то, что войскам командует Ранцау, Ольденбургскому долго не продержаться, а это значит, что они изберут Кристиана королем. А его жена – сестра моей… Здесь есть о чем подумать, Уорвик! Так?
Капитан недоуменно пожал плечами, насколько это было возможно сделать под стальными доспехами, но промолчал. Откуда ему, простому солдату, судить о высокой политике!
Уорвик передал приказ короля Гилберту, но и тот в свою очередь пожал плечами. Королева действительно беседовала с ним, найдя в простом солдате единственного человека с которым можно было перекинутся парой слов на родном языке, не считая кормилицы Марты. Но суть их разговоров сводилась к обсуждению каких-то книг, прочитанных обоими. Королева была достаточно просвещенной женщиной для своего времени и для своего возраста, а Гилберт постиг многое, воспитываясь в монастыре.
– Они обсуждают Плутарха! – Уорвик с трудом выговорил имя греческого историка. Капитан был явно не в ладах с какой-либо наукой, и довольно презрительно относился к чьей-либо учености.
– Пусть обсуждают! – Разрешил Густав. – Дай знать, Уорвик, если речь зайдет о чем-то другом. Например, о Дании…
– Слушаюсь, милорд!
Утром 20 апреля 1535 года весь Стокгольм высыпал на улицы. На небе творилось что-то не понятное. Висящее невысоко над горизонтом солнце вдруг в мгновение ока разделилось, разбежалось по голубой глади, как будто Создатель швырнул в нее камень, и превратилось в пять отчетливо видимых кругов. Там, где эти круги пересекались, вспыхивали звездочки, словно искры небесного огня.
Люди шептались:
– Дурное предзнаменование…
– Война, что ли будет?
– Война, не война, но кровь точно прольется…
Олаф Петерссон поднялся на стену замка и вместе с воинами наблюдал за тем, что происходило на небе.
– Сегодня последний день Овна. – Подумал магистр. – Дурной знак! Что-то произойдет…
На глаза попался придворный художник Урбан. Он спешил тоже на стены, запечатлеть природное явление. Встретившись с ним взглядом, магистр покивал головой – зарисовывай.