Проклятие Вороньей пустоши
Шрифт:
– За проклятьем? – Лиза насторожилась, бросила быстрый взгляд на навострившую ушки Полину. Та не слышала мать, не видела её больше, но понимала, с кем говорит Лиза, и не вмешивалась. – Ну-ка, о проклятье поподробнее…
«Это родич сделал. Тот, кого называют хранителем».
– Кто это?
«Не могу знать. В Пограничье его нет. Но проклятье есть. И будет. Весь род он проклял по недомыслию».
– Что за проклятье такое? И, самое главное, как от него избавиться?
«Не могу знать. Слова. Просто слова, обращенные к древним богам. Им под силу. А нам нет».
– Не понимаю тебя. Объясни толком! – сердилась Лиза.
«Древние боги ставили печать на проклятье, жертву приняли. Жертву! Живого человека, понимаешь?! Как отменить проклятье, я не знаю. Сильное проклятье, необычное и… на крови оно».
– И как мне теперь жить с этим?
«Я не знаю, но те мужчины, за кого замуж соберёшься, умирать будут».
– Хватит уже. Отсобиралась я замуж, не хочу больше. И ничего нового, кстати, ты не сказала. О проклятье я сама догадалась.
«Отсобиралась? Да нет… Лиза. Он – твоя судьба. Ты – его. И вместе вам нельзя, и врозь не сможете. А проклятье твоё его погубит… Я боюсь за него…»
– Да о ком ты? Что за бред?! Нет у меня никого!
«Это Кирилл».
– Что?! Твой бывший муж?! – Лиза в бешенстве почти бежала вперёд, забыв, что крепко держит за руку Полинку. Та, хоть и бежала за ней из последних сил, напоминать о себе не решалась, усиленно прислушивалась к разговору, старалась понять. Хотя, что можно понять, слыша только часть оживлённого диалога. А Лиза почти рычала. Будь призрак осязаемым, ударила бы. – Ты издеваешься, да? Я едва знаю его!
«Этого уже достаточно».
– Хватит! Я не хочу об этом говорить, расскажи лучше…, что с тобой приключилось?
В голове будто видеоролик включился. Лиза увидела заснеженный горнолыжный склон, подъёмник чуть в стороне, дальше, в долине – деревня: курортные домики, отдельные для каждой семьи или компании. Не Россия. Лиза никогда не была ни на одном из горнолыжных курортов, но с уверенностью могла сказать, что это не Россия.
На склоне двое. Мужчина и женщина. Женщина стоит, раскинув руки навстречу низкому зимнему солнцу, говорит что-то, глаза так и светятся, лучатся счастьем. Она необычайно красива, а он… Он будто не видит. Жёсткое лицо, колючий взгляд, желваки так и ходят – он еле сдерживает ненависть, прожигает тяжёлым взглядом её спину. Не так-то просто решиться, осуществить задуманное, но он решается. Вот она поворачивается, он вскидывает руки и толкает её. Намерено. Сильно. Чтобы наверняка. Теперь его лицо озаряется, он улыбается, провожая её падение удовлетворённым взглядом. Последнее, что она видит, это воздушный поцелуй – прощальная издёвка от самого близкого человека…
– Боже! Это муж, да? – ужаснулась Лиза.
Женщина горестно кивнула в ответ.
– За что он так?
«За квартиру. Кириллову квартиру. Мне она досталась по разводу… а я… вышла замуж не за того человека»
– И стоила она того, та квартира?
«Огромная. Расселённая коммуналка. Четыре комнаты, гостиная… плюс еще часть чердака выкупленная, переделанная под мансарду. Это, так сказать, родовое гнездо. Квартира ещё до войны предкам Кирилла принадлежала, потом поделили, тогда всё, что больше двух комнат, в коммуналки превращали, а потом… дед Кирилла очень непростым человеком был. То ли генерал, то ли ещё кто, я не вдавалась, да и Кир не любил говорить о нём, так дед добился того, чтобы квартиру их семье вернули, часть чердака застолбил, такие хоромы царские отгрохал, мне, порой даже страшно становилось одной там находиться. Отец Кира, когда заграницу умотал, все это богатство сыну оставил. А тому и не надо особо. Мы жили с ним там
Знаешь, Лиз, а квартира та бешеных денег стоит. Тогда… Муж мне голову заморочил, наговорил, что Кир может опротестовать впоследствии мои права на квартиру в пользу дочери, я поверила. Знала, что Кирилл никогда так не поступит, но поверила. Дура… А муж… Уговорил меня дарственную на него написать… Вот и подписала. Смертный приговор себе…».
7
Мальчик торопливо хлебал похлёбку, демонстрируя хозяйке звериный аппетит, но думал больше не о еде, даже вкуса не ощущал, сотни вопросов готовы были сорваться с языка, но сдерживал своё нетерпение, боясь оскорбить хозяйку неуважением. Он лишь поглядывал исподлобья то на женщину, растиравшую в ступке какую-то душистую травку, то на волка, в нетерпении перебирающего лапами возле двери. Выйти хочет, призывно смотрит на хозяйку, а она и не видит будто, знай себе, орудует толкушкой, улыбаясь чему-то светло и радостно…
Вот поднялась, сняла с верёвки, натянутой возле печки пучок сухой травы, отделила стебелёк, бросила в ступку и лишь тогда обернулась к мальчику:
– Давай уж, пострел, спрашивай, ишь изъерзался, любопытный.
– Да я… – Тихон замялся. Нелегко ему вот так, запросто, задавать вопросы едва знакомому взрослому человеку, природная робость мешает. – Я спросить хотел… А вы всегда здесь живёте? То есть не в деревне, в лесу…
– Сейчас – да, – утвердительно кивнула женщина. – Мне двенадцать было, когда мы с бабушкой поселились здесь, до этого в твоей деревне жили.
– Да?! – Тихон не мог скрыть изумления. – А почему в лес ушли? – брякнул он и сжался, сообразив, что вопрос прозвучал слишком резко, даже нагло, ведь если подумать, вряд ли они переселились в глушь по доброй воле.
– Тайны нет, – заверила его знахарка. – То тебе каждый расскажет. Да хоть отец твой. Ты слыхал, наверное, как относятся в деревнях к таким как я?
– Да, – несмело кивнул мальчик, – только никогда понять не мог, почему так… Вы же зла не творите, помогаете только.
– От незнания. Людям свойственно бояться того, чего они объяснить не могут. Этот страх идёт со времён сотворения мира, он будет всегда. Такова, Тихон, человеческая природа. Вот почему в средние века ведьм сжигали на кострах, вот почему люди сторонятся тех, кто ведает, стараются лишний раз на глаза не показываться. С бедой, впрочем, не стыдобятся обращаться.
Наш с бабушкой дом до сих пор деревенские стороной обходят, хотя остались от него угольки да печь прокопчённая… А тогда… Мне двенадцать было, да я и не знала ещё толком ничего, так… травки бабушке собирать помогала. Бегала в лес за травками, огородничала, вот только подружек у меня не было, не хотели девочки знаться со мной. – Она задумалась надолго, не припоминая, нет, тот день она помнила до мельчайших подробностей, одному объяснения подобрать не могла – жестокости человеческой. Оказалось, что о ней рассказывать всего тяжелее. – Вот по дороге из леса и наткнулась я на шайку парней постарше. И девчонка с ними была, с нашего же села, она и натравила. Они гнали меня, закидывая камнями прямо к реке, смеялись… И забили бы насмерть, не пожалели бы, да вмешался сын кузнеца, отбил меня, на руках до дома донёс, и сам упал на пороге… ему тоже досталось.