Простонародные рассказы, изданные в столице
Шрифт:
— Давайте зайдем осмотрим монастырь и тем скоротаем время, — предложил он своему спутнику.
Они миновали главный вход и очутились во внутреннем помещении. И как раз в тот момент, когда Ван Ань-ши решил помолиться, но еще не успел войти в зал, где приносят жертвы предкам, он увидел приклеенную к красной стене полоску желтой бумаги. На ней были написаны следующие стихи:
Дар от пяти просвещенных правлений [198] — мирные тихие годы. Нынче ж советник, переменив все, многие вызвал невзгоды. Он возгласил, что как Яо, как Шунь установляет законы; Стать обязался как Чжоу, как И мудрости, света оплотом. Старых198
Дар от пяти просвещенных правлений — имеются в виду Тай-цзу (960), Тай-цзун (976), Чжэнь-цзун (998), Жэнь-цзун (1023), Ин-цзун (1064).
199
Небесный Брод — перевод названия моста Тяньцзиньцяо в Лояне.
Последние строки этого стихотворения говорили о знаменитом ученом Шао Юне [200] , или Яо-фу, который выдвинулся во времена прежнего императора Ин-цзуна [201] . Шао Юн был очень сведущ в астрологии и постиг все от неба до земли. Свое жилище он именовал «Гнездом спокойствия и радости». Однажды вместе со своим гостем он проходил по Тяньцзиньскому мосту в Лояне [202] . Вдруг до них донесся голос кукушки, и Яо-фу печально произнес: «Ныне в Поднебесной беспорядок!» Гость спросил, что это значит, и Яо-фу объяснил ему: «Когда в Поднебесной все идет как положено, то воздух движется с севера на юг, но когда в Поднебесной возникают беспорядки, воздух начинает двигаться с юга на север. В Лояне давно уже не было кукушек, теперь они вдруг появились, и это свидетельствует о том, что воздух движется ныне с юга на север. Не так давно император, как всем известно, назначил министром южанина, и тот так перепутал законы, принятые прежними императорами, что династия Сун до конца своих дней не вернет стране былого спокойствия».
200
Шао Юн (1011—1077) — ученый, поэт.
201
Ин-цзун — правил с 1064 по 1067 гг.
202
Лоян — город в современной провинции Хэнань.
Все это относилось к Ван Ань-ши.
Ван Ань-ши, молча прочитав стихотворение, спросил у даоса, курившего благовония:
— Кто написал эти стихи? Почему он не оставил подписи?
— Несколько дней назад здесь проходил один человек, — сказал даос. — Он потребовал листок бумаги, написал это стихотворение и приклеил его к стене. Он сказал нам, что порицает в нем какого-то упрямого министра.
Ван Ань-ши сорвал листок со стихами, сунул его в рукав и молча вышел. Он вернулся на постоялый двор и всю ночь провел в тоске.
К пятой страже, когда прокричали петухи, явились носильщики паланкина и с ними погонщик, который тянул за собой на веревке мула и осла. Ван Ань-ши, как всегда непричесанный и неопрятный, сел в паланкин, Цзян Цзюй оседлал осла, а мула уступили двум слугам, чтобы они ехали на нем по очереди. Так они проехали более сорока ли. Когда время близилось к полудню, они въехали в какое-то селение. Цзян Цзюй сошел с осла и, поравнявшись с паланкином, сказал:
— Пора обедать, господин министр.
Ван Ань-ши нездоровилось, а потому он вез с собою пилюли, сухое печенье, плиточный чай.
— Принесите мне чашку кипятку, — сказал он подчиненным, — а сами идите обедать.
Ван Ань-ши заварил себе чай, выпил его и съел немного печенья. Остальные еще не кончили обедать. Между тем Ван Ань-ши увидел за домом отхожее место, взял лист бумаги и отправился туда. И там, на глинобитной стене, он увидел написанное мелом восьмистишие:
Когда он ведал уездом Иньи, готовя грядущий взлет, Пустыми посулами в заблужденье вводил203
Старший Су — Су Сюнь (1009—1066).
204
Сановник Ли — Ли Цин-чэнь (1061—1102).
Сделав свои дела и убедившись, что поблизости никого нет, Ван Ань-ши снял с левой ноги туфлю с квадратным носком и принялся затирать подошвой стихи. Он тер до тех пор, пока иероглифы не стали совсем неразборчивы, только тогда он перестал это делать.
Когда все пообедали, Ван Ань-ши снова сел в паланкин, и они отправились дальше. Через тридцать ли им встретилась почтовая станция.
— Здесь можно остановиться на ночлег, — доложил Цзян Цзюй. — Эта станция очень просторна и устроена специально для чиновников.
— Вы забыли, что я говорил вам вчера? — сказал Ван Ань-ши. — Если мы остановимся на этой станции, мы возбудим любопытство, и начнутся расспросы. Нам надо вернуться в деревню, которую мы миновали, выбрать там место потише и остановиться в обычном доме —только тогда мы сможем провести ночь спокойно.
Они снова пустились в путь и прошли еще пять с лишним ли. Солнце уже совсем клонилось к закату, когда они очутились перед деревенским домом. То была крытая соломой жалкая хижина с бамбуковой оградой. Дверные створки из палок были наполовину закрыты. Ван Ань-ши велел Цзян Цзюю пойти одному и попроситься на ночлег. Цзян Цзюй толкнул дверь и вошел в дом. Там был только один старик. Он вышел навстречу, опираясь на палку, и спросил, что нужно проезжим.
— Мы путешественники, — сказал ему Цзян Цзюй, — хотели бы остановиться у вас на ночь. Вы получите с нас сколько следует.
— Но понравится ли господам у меня? — усомнился старик.
Цзян Цзюй ввел Ван Ань-ши. Старый хозяин встретил его и предложил ему сесть. Увидев, что Цзян Цзюй и оба слуги продолжают стоять, старик понял, что они не смеют садиться в присутствии господина, пригласил их в соседнюю комнату, а сам пошел готовить чай и еду. На свежевыбеленной стене Ван Ань-ши прочитал восьмистишие-люйши, написанное крупными знаками. Стихи гласили:
Ложно внушают его сочиненья, что Небо творит вместе с нами. Все кривотолки его наставлений отвергнуты мудрецами. Казнь назначавший за перепелов неверной пошел дорогой; Случайно съевший приманку для рыбы прославится ли делами? Задумал изменнически осуществить всей жизни своей устремленье; Упрямому глупо ждать, что заслужит по смерти добрую память. Должен увидеть он в преисподней покойного сына муки — Верно, постигнет он, в чем воздаянье, ниспосланное Небесами.Ван Ань-ши прочитал, и ему стало горько и больно. Между тем старик подал еду; подчиненные Ван Ань-ши поужинали, и сам он тоже поел немного.
— Кто написал эти стихи на стене? — спросил он затем хозяина.
— Проезжий путешественник, — отвечал тот. — Я не знаю ни имени его, ни фамилии.
Ван Ань-ши сидел, склонив голову, и размышлял: «Когда-то я рассуждал, казнить ли человека за кражу перепелов, и по ошибке съел рыбью приманку, — слух об этих двух фактах легко мог распространиться. Но о том, каким мукам подвергается мой сын на том свете, я рассказал только жене, и никто другой не мог знать об этом. Каким же образом это попало в стихи? Странно! Очень странно!» Вот почему последние строки стихотворения больно кольнули его сердце. Сомнения одолевали его.