Психоделика любви: Начало
Шрифт:
Такси высадило юношу у самого входа. На лужайке, смотрящейся ярким пятном на черно-сером фоне стен, бесцельно бродили больные в белых халатах под цепким наблюдением медперсонала и охраны.
Среди этой редкой толпы юноша пытался найти своего брата, которого собственноручно упек в психушку.
Учиха Итачи считал себя сильным человеком. Слишком сильным для того, чтобы обращаться за чужой помощью. Всегда безупречный и идеальный во всем он взрастил в себе некое дешевое самолюбие и высокомерие, которое прочно скрывал под видом скромности и отчужденности от реального мира и его несущих
Но эти проблемы ударили обухом по голове в виде смерти самых близких людей — родителей. Их убили два года назад, когда Итачи было девятнадцать, во время ограбления на улице. Чистая случайность, которую называют «Оказался не в том месте, не в то время». Полиция распиналась скупыми словами сожалений и громкими обещаниями поймать убийц. Но время шло, а дело не сдвигалось с мертвой точки, которое, в конце концов, объявили глухим и принесли очередные ничего не значащие извинения и сожаления.
Итачи проглотил этот факт и решил, что у него нет такой роскоши, как время на горе. Он взвалил на себя всю ответственность в виде четырнадцатилетнего брата, работы, дома, учебы. Он сделал все, чтобы у него не оставалось времени побыть наедине с собой. Но не учел он одного, взяв все в свои руки: молодой человек предоставил слишком много свободного времени и возможности обрушить на себя двойное горе своему брату Саске.
Все в этом мире начинается с мелочей. Ерунды, которой не придаешь значения. Прогулы в школе. Агрессия на одноклассников. Замкнутость. Саске с каждым днем все сильнее уходил в себя, огрызался, когда Итачи пытался с ним поговорить по душам. Уходил, громко хлопнув дверью. Соседи говорили — связался с плохой компанией. Учителя говорили, что его нет на уроках.
Полиция впервые вызвала Итачи, когда Саске попытался ограбить магазин. Как он сказал: «На слабо с друзьями». Второй раз он избил какого-то парня до полусмерти, но дело удалось замять, разрешить мирным путем, оплатив лечение.
Уже через несколько месяцев Саске стал возвращаться домой раньше, зато и вовремя. Вот только вскоре он и вовсе перестал выходить. Мог лежать в кровати несколько дней, как медведь в глубокой спячке, а из признаков жизни его выдавало только тяжелое дыхание и крики во сне.
Он перестал есть и худел на глазах. Зашторивал окна, чтобы чертов свет не мешал — от него тошнило и болела голова. И выбирался из своего маленького убежища только по нуждам. Через два месяца Саске наконец-то стал вылезать из своей комнаты, и вроде как все наладилось. Вот только в третий раз Итачи вызвали по предъявлению Саске обвинения в покушении на убийство. Он воткнул нож в одноклассника.
Учиха Саске оказался одержим навязчивой идеей мести. Причем всему миру. Без разбора. Готов был убить всех, стереть в порошок все живое и себя в придачу. Речь его пугала: он то неразборчиво медленно мямлил, то тараторил, как рекламно-дикторский голос по телевизору.
Обвинения удалось снять, потому что Саске признали невменяемым. Итачи принял свое поражение, он не смог помочь единственному оставшемуся близкому человеку и сдал его в психушку.
За время, пока на Саске надевали смирительную рубашку и тащили к служебной машине, он успел разодрать обои, оставив
Клиника, в которую обратился Учиха, была совсем молодой – один год или того меньше. Но Итачи вычитал о ней много хвалебных отзывов в Интернете, да и цена за лечение в год совсем символическая, не бьющая по карману, и, главное, не требующая повторного взноса.
«Красная луна».
«Красная луна» выглядела гостеприимным местом, медперсонал здесь всегда улыбался, а лечащий врач уверил Итачи, что Саске они поставят на ноги за полгода. Маниакально-депрессивный психоз не смертельный приговор, с ним можно жить, главное привыкнуть и следовать лечению.
Итачи приезжал каждые три дня. И первые дни Саске игнорировал его, глядел тупо в потолок и не отвечал ни на один вопрос, не реагировал ни на одну реплику. Но старший брат не сдавался и приезжал, чтобы в конце увидеть отдаляющуюся спину.
Заговорил Саске на втором месяце лечения. И разговор этот походил на крик души. Парень больше не выглядел отстранённым, запутанным или безразличным, напротив, Учиха Саске превратился в невротический комок, к которому, если притронешься, взорвется оглушающей истерикой. Красными помешанными глазами он озирался назад на медбрата, что послушно ждал в комнате для встречи с близкими, когда Саске закончит, чтобы провести его обратно.
И тогда, сжав руки в замочек и наклонившись к Итачи так близко, что тот чувствовал его холодное дыхание, зашептал:
— Я не могу здесь больше оставаться.
— Саске, все, что здесь делают, ради твоей пользы.
— Ты не понимаешь, — прошипел змеей младший Учиха, вцепившись в руку брата. — Не понимаешь! Если я останусь, они сожрут меня!
— Кто?
Саске оглянулся назад, гневно затопав ногами, нервно захихикал и сквозь смех выдавил невнятное:
— Вороны. Очень много воронов. С этими длинными клювами. Они выдирают из меня по кусочку. Каждую ночь.
— Это просто ночные кошмары, Саске, — Итачи попытался взять брата за руку, но Учиха подскочил как ужаленный, уставившись на брата разъяренным, бешеным взглядом.
— Ты не понимаешь! Не понимаешь! Не понимаешь!
Итачи долго еще слышал скандируемое «Не понимаешь», пока Саске, заворачивая в смирительную рубашку, тащили из комнаты. По коридору. Крик этот преследовал его после каждый день.
В следующую встречу Саске проплакал все отведенные им минуты, так и не совладав с собственным языком, промямлил нечто невнятное и ушел сам, без чужой помощи.
В третью встречу он просидел полчаса молча, потирая подбородок и хмыкая, озираясь то и дело на свою охрану. А когда медбрат отвлекся на присланное сообщение в телефоне, Саске упал на колени и, обняв Итачи так, что Учиха едва не свалился на пол, зашипел на ухо:
— Вакцина 4А, вакцина 4А, вакцина 4А!!!
Итачи приходил на последующие встречи все реже, ему было сложно и больно видеть регресс в состоянии брата; слушать о монстрах, выклевывающие его глаза, о церберских псах, о зверских методах лечения. Но апогеем шизофренических россказней стала их последняя встреча.