Психоделика любви: Начало

Скариани Аделина

Следующей ночью, когда он счастливый своим сделанным открытием, с безумным взглядом первооткрывателя, весь забрызганный кровью прибежал в комнату, в одной руке держа нож, а в другой – с непонятным кровоточащим ошметком, Темари проплакала всю ночь, согнувшись над исследовательским ложем, а Канкуро тупым безэмоциональным взглядом пялился в одну точку. Мальчик не понимал, почему брат с сестрой после того, как он нечаянно ударил спящих родителей ножом несколько раз в поисках злополучного сердца, отвезли его в психушку. В двенадцать лет в тюрьму

еще не сажают. Таких запирают от общества, выплачивая деньги клинике, лишь бы монстра не выпускали наружу и не напоминали о его существовании. И так из года в год. Из клиники в клинику.

Мальчик не понимал, почему на него так злы. Ему просто было интересно, как устроен мир, и где же внутри таится та тайна, что заставляет людей понимать и любить друг друга.

Но кое-что Гаара понял наверняка — в “Красной Луне” не так, как в остальных клиниках. Здесь нельзя спать. Приходит сон — приходят и они. Включают яркие лампы над операционным столом, выстраиваются над беззащитным спящим, как он когда-то над домашними питомцами и родителями, и сыплют ему в глотку песок, записывая в тетради вероятно подробности того, как он пытается его выблевать из себя.

Пауки заползают в его рот, как когда-то в детстве заполз маленький паучок, пока его пытались похоронить заживо. Но пауки в “Красной Луне” во весь рот и их нельзя выплюнуть или хладнокровно проглотить — они раздирают глотки.

Но ночи в “Красной Луне” стали переноситься легче, с тех пор, как его за руку взял ангел.

Поле жуткой первой ночи Итачи пролежал в палате весь день — обессиленный и похожий на пожеванный и выблеванный комок, совсем как то, чем его стошнило во второе утро в «Красной Луне».

Кисаме прописал постельный режим и маленькие синенькие пилюли, которые теперь Учиха был не против спрятать под языком и выплюнуть под подушку. Но Хошигаки тем же беззаботным тоном невинно спрашивал: «Нам ведь не нужно проверять, выпил ли ты таблетку?». А сам проверял, тыча фонариком в самую глотку и, удовлетворившись результатом, скалил акулью улыбку, которая преследовала в первый кошмар. Во вторую ночь Итачи силился не уснуть в надежде послушать, что же все же творится в оковах клиники, но сон сморил новым бредом, пробудив кинжальной болью по всему животу и новым выблеванным сгустком желчи.

— Может, это побочные действия от таблеток? — предположил Учиха уставшим голосом, пока Кисаме с чинным видом выводил непонятные зашифрованные закорючки в карте.

— Не думаю. Скорее всего, стресс или на кухне что-то было не свежим. У вас совсем осунувшийся вид, думаю, я направлю вас сегодня на электрический сон.

— Электрический сон? — скептически переспросил Итачи, выкашливая последний горький ком, застрявший в носоглотке.

— К глазам цепляются маленькие чипы и погружают в сон на полчаса. Заменяет обычные восемь часов сна. Вы еще не адаптировались к нашему режиму и плохо спите.

— Я слышу крики вторую ночь.

— Пациенты

часто вопят ночью, это нормальное явление.

“Красная луна” дарила призрачное ощущение свободы. Ничем не стеснённые прогулки по территории, но на каждом шагу дежурит медбрат, навострив уши. Высокие потолки клиники кружили голову, неосвещенные вечером они тянулись в бездну, в которую Итачи вглядывался, бесцельно бродя по коридору. Из-за чертовых успокоительных таблеток мысли мешались в кучу, из-за чего он не мог нормально продумать план, как проникнуть в башню, где обитали буйные больные. Прошло уже два дня, у него осталось всего пять, из которых нужно умудриться не свихнуться в конец, найти Саске и забрать его из этого дурдома.

Решетчатое витражное окно переливалось радужными бликами, отбрасываемыми на пол, Итачи шел к источнику света и свежего воздуха, облокотился боком на стену и ловил лучики света, пока не наткнулся на бумажную фигурку. Ангел, подвешенный на верёвочке, качался на ветру, распростерев клетчатые крылья. Учиха поймал его в ладони, аккуратно и бережно, точно мог сломать хрупкую фигурку, которая, быть может, имела большое значение для некоего больного.

— Это символ надежды, или скорее хранитель кричащих душ, как его тут называют местные, мм.

К окну также медленно и бесцельно, как и Итачи минуту назад, брел блондин с групповой терапии. Не смотря на Учиху, он лепил очередную фигурку из пластилина и дойдя до окна, пристроил пластилинового ангела на подоконник.

— Ты тоже видишь этого ангела?

— Еще чего, — огрызнулся неудавшийся подрывник. — Я не сумасшедший, чтобы разговаривать с ангелами и верить в эту чушь.

— Не сумасшедший? — Итачи устало моргнул, припомнив их первую встречу — уж как, но нормальным он вряд ли бы назвал этого парнишку.

— Я здесь тоже новенький, поступил две недели назад. Мое имя Дейдара Тсукури. Меня упекли сюда эти дилетанты, ничего не смыслящие в искусстве. Суд посчитал меня невменяемым. Видите ли, мое искусство опасно для общества.

— Искусство? Эти пластилиновые фигурки?

— Не совсем. Это лишь оболочка, тупая форма, которой не хватает искорки взрыва!

Итачи начинал понимать смысл сказанного, а веко, закрывающее пустую глазницу, навело на мысль, что, скорее всего, Дейдара умудрился навредить своим искусством не только обществу, но и себе.

— Я Итачи. Учиха Итачи.

— Да, знаю, ты сейчас здесь местная знаменитость. Все два дня только и слышу, “Учиха-Учиха-Учиха, еще один Учиха”. А все из-за какого-то однофамильца.

— Саске? — тут же воскликнул экспрессивно Итачи. — Ты знаешь о Саске?

— Эй, полегче, — Дей примирительно поднял руки. — Не знаю я ничего ни о каком Саске. Говорю же, я тут недавно.

— Мне нужно проникнуть в сектор Б восточной башни. И как можно скорее. Ты не знаешь, как это можно сделать?

— Мм? Ты что же, решил заделаться конченым психом?