Путешествие по Средней Азии
Шрифт:
однако этого предмета нельзя было больше касаться, так как настоящий
мусульманин никогда не смеет сомневаться, если слышит об ильхаме, т.е.
божественной восторженности или божественном вдохновении; даже если и
говорящий и слушающий абсолютно убеждены в том, что это ложь, они должны
выразить свое удивление возгласами: "Машаллах! Машаллах!". Впрочем, эта
первая сцена показала мне достаточно ясно, что хотя я еще и нахожусь на
персидской земле, однако достиг границы Средней Азии, так как, услышав
недоверчивые расспросы этих немного-численных суннитов, расспросы, ни разу
не коснувшиеся моей особы нигде в Персии, я смог легко составить себе
представление о прекрасном будущем, ожидающем меня на родине этих людей.
Часа два гости разглядывали меня и задавали всяческие вопросы, затем они
удалились, а мы наскоро приготовили чай и отправи-лись на покой. Я уже
собрался лечь спать, как вдруг ко мне подошел человек в туркменской одежде,
которого я считал членом семейства, и весьма доверительно принялся
рассказы-вать, что он вот уже 15 лет ездит по разным делам в Хиву и, хотя
сам он родом из Кандагара, хорошо знает туркмен, узбеков и бухарцев; и
теперь нам следует вместе поехать через Великую пустыню, и мы обязательно
станем друзьями. Я отвечал ему: "Кулли муминин ихветун", т.е. "все верующие
– братья", по-благодарил за дружбу и заметил, что сам я дервиш, поэтому мне
очень дороги спутники, с которыми я уже давно путешествую. Он пытался
продолжать разговор, но я дал понять, что хочу спать, он оставил меня в
покое, и вскоре я действительно уснул.
*[38] *На другое утро Нурулла сообщил мне, что это был "терьяки",
пожиратель опиума, к тому же продувная бестия, и я должен по возможности его
избегать. Вместе с тем Нурулла обратил наше внимание на то, что нам следует
здесь, в Каратепе, запастись провиантом - мукой и рисом - на два месяца, так
как даже турк-мены, и те берут с собой необходимые припасы отсюда, а нам
надо обеспечить себя до Хивы хотя бы хлебом. Я предоставил это дело Хаджи
Билалу, а сам отправился на расположенный посреди деревни Черный холм
(по-турецки "Кара тепе"), от которого и происходит название селения. На
одной стороне живут персы, на другой - 125-150 афганских семей. Вероятно, в
начале века афганская колония была гораздо более значитель-на; ее основал
Надир-шах^23 , последний завоеватель азиатского мира, совершивший, как
известно, свои величайшие подвиги совместно с афганцами и туркменами. Мне
показали то место на холме, где он сидел, производя смотр тысячам диких
всадников, собравшихся на великолепных конях с жаждавшими добычи саблями под
его знамена из отдаленнейших уголков Великой пустыни. Рассказывают, что у
Надира было по этому поводу веселое настроение и в Каратепе был праздник.
Мне неизвестно, с какой целью была основана эта суннитская колония, но я
нахожу, что по крайней мере теперь она приносит большую пользу, так как
афганцы выступают посредниками в делах с туркменами; не будь их, многие
персы месяцами томились бы в рабских оковах у туркмен, ибо некому было бы
заняться их выкупом. Ту же самую услугу на Востоке Персии оказывают сунниты
Хафа, Джама и Бахерза, только им приходится иметь дело с туркменами-теке,
которые гораздо опаснее йомутов^24 .
С вершины Черного холма мне впервые удалось посмотреть на Каспийское
море. Отсюда видно не открытое море, а часть его, отрезанная длинной косой,
оканчивающейся у Ашуры, и называемая Мертвым морем. Издали коса, за которой
можно долго следить взглядом, кажется узкой полоской, откуда тянутся кверху
несколько деревьев. Вид пустынного берега не мог ни в коей мере вдохновить
меня, я сгорал от нетерпения увидеть восточный берег моря и поспешил домой,
чтобы узнать, насколько продвинулись приготовления к нашему переезду на
туркменский берег, все заботы о котором взял на себя Нурулла.
Накануне вечером мне сказали, что нас берет в Ашуру, за кран с головы,
афганское судно, доставляющее русским провизию, оттуда мы сможем за
три-четыре часа добраться с туркменами до Гёмюштепе^25 . В самой Ашуре живет
Хидр-хан, туркменский предводитель, состоящий на русской службе, который
оказывает поддержку бедным хаджи и которого мы также сможем посетить. Все
это нас очень обрадовало, и мы дали свое согласие. Поэтому я был крайне
удивлен, узнав, что этот афганец готов к отъезду и собирается взять всех
хаджи, за исключением моей скромной особы, поскольку меня считают тайным
эмиссаром султана, а он, дескать, не хочет потерять у русских свой хлеб,
взяв на судно* [39] *такую личность. Подобное заявление меня немало изумило.
Но я очень обрадовался, когда мои спутники объявили, что, если он меня не
возьмет, они тоже не поедут, а лучше подождут другого случая. Об этом весьма
напыщенным тоном рассказал мне курильщик опиума Эмир Мухаммед; позже пришел
и сам афга-нец (он называл себя Анахан), выразил свое сожаление, обещал обо
всем молчать и попросил рекомендательное письмо к Хайдар-эфенди. Я счел
разумным не издать ни звука, чтобы он не истолковал мои слова как попытку
успокоить его подозрения, от души посмеялся над его идеями и обещал ему