Путешествие по Средней Азии
Шрифт:
оставить у Нуруллы несколько строк, адресованных в Тегеран, что я и сделал.
Мне постоянно приходилось скрывать свое истинное лицо под покровом тайны или
сомнения, так как человек Востока имеет обыкновение верить не тому, в чем
его рьяно убеждают, а полагать совершенно противоположное; малейший протест
с моей стороны означал бы в глазах этих людей подтверждение их
предположений. Эта тема более не затрагивалась.
В тот же вечер мы узнали, что один туркмен, отправлявшийся прямо в
Гёмюштепе, готов без всякого вознаграждения, просто из благочестия, взять с
собой всех хаджи; нам надо было только рано утром явиться на берег, чтобы
незамедлительно воспользоваться возможным попутным ветром.* *Я, Хаджи Билал
и Хаджи Салих, признанный триумвират нищенского каравана, тотчас отправились
с визитом к этому туркмену, которого звали Якуб. Он был молод, с
необыкновенно смелыми глазами. Якуб обнял каждого из нас и согласился
подождать еще один день, чтобы мы как следует запаслись провизией. Он уже
получил благословение Хаджи Билала и Хаджи Салиха, и мы собрались уйти, как
вдруг он отозвал меня в сторону и попросил ненадолго задержаться. Я остался.
Тогда он, с некоторой застенчивостью, рассказал мне, что уже довольно долгое
время питает несчастную неразделенную страсть к девушке из его племени и что
один еврей, искусный чародей, который находится в данный момент в Каратепе,
пообещал изготовить приворотный талисман (нусха), если ему удастся достать
30 капель свежего розового масла, прямо из Мекки, которое необходимо для
написания волшебной формулы. "Мы знаем, - говорил Якуб, - что хаджи приносят
из святого города розовое масло и другие благовония, а так как ты самый
младший из предводителей, я обратился к тебе и надеюсь, что ты исполнишь мою
просьбу". Меня не столь удивило суеверие этого сына пустыни, сколь вера в
слова "премудрого" израильтянина, и так как у моих спутников действительно
оказа-лось с собой розовое масло, его желание скоро исполнилось, и он
по-детски радовался этому.
На другой день рано утром мы все собрались на берегу моря. У каждого
кроме нищенской сумы был еще мешок с мукой. Прошло немало времени, прежде
чем лодка (называемая "теймиль"), представляющая собой выдолбленное дерево,
доставила нас на борт суденышка, которое из-за мелководья стояло в море,*
[40] *на расстоянии одной английской мили. Я никогда не забуду этого
переезда. Тонкий древесный ствол, выдолбленное нутро которого было в полном
беспорядке заполнено пассажирами, мешками с мукой и прочим имуществом, в
любой момент грозил пойти на дно, и нам просто повезло, что все мы сухими
взошли на борт судна. У туркмен имеются три вида судов: а) кезебой, с одной
мачтой и двумя парусами, большим и маленьким, которое они большей частью
употребляют для грузовых перевозок; б) каюк, с одним парусом, быстроходное
судно, употребляемое при их разбойничьих набегах, и в) теймиль, уже
упомянутая лодка. Судно, предоставленное Якубом в наше распоряжение, было
кезебой, оно доставило с острова Черекен [Челекен] на по-бережье Персии
нефть, смолу и соль и теперь возвращалось к родным берегам, нагруженное
фруктами.
Так как из-за отсутствия палубы все места были одинаковы, каждый сел
там, где первым нашел себе удобное местечко, но Якуб заявил нам, что это
помешает его действиям. Поэтому, взяв свой багаж и сумки с провизией, мы
сели в два ряда вплотную друг к другу, как сельди в бочке, так что середина
судна осталась свободной, и он с двумя своими товарищами мог свободно бегать
взад и вперед. Наше положение, как легко себе пред-ставить, было не из
приятных; днем было еще терпимо, а ночью, когда сон валил сидящих налево и
направо, стало просто ужасно; приходилось по целым часам выносить тяжесть
сладко храпев-шего хаджи. Часто на меня обрушивалось сразу двое спящих:
справа и слева, и хотя я безмерно страдал, но не осмеливался будить их,
потому что это считается большим грехом.
В полдень 10 апреля 1863 г. благоприятный западный ветер надул наши
паруса и со скоростью стрелы погнал суденышко вперед. Слева от нас была
узкая коса, справа - густо поросшие лесом, доходящие до самого моря горы,
где возвышается замок Эшреф, построенный шахом Аббасом^26 , величайшим
государем Персии. Прелесть нашего плавания еще более усиливалась благо-даря
великолепной весенней погоде, и, несмотря на тесноту, я был в прекрасном
расположении духа. Я мог бы предаваться мыслям о том, что сегодня покинул
персидский берег и тем самым последнюю точку на земле, где было еще возможно
раскаяние, но нет, ничего подобного не приходило мне в голову. Я был твердо
убежден, что мои товарищи по путешествию искренне преданы мне и что с ними я
готов встретить любую опасность.
К вечеру наступило безветрие, мы бросили якорь недалеко от берега, и
нам разрешили по очереди приготовить чай на малень-ком судовом очаге. У меня
в поясе было спрятано несколько кусочков сахара, я пригласил Якуба и угостил