Путешествия Элиаса Лённрота. Путевые заметки, дневники, письма 1828-1842 гг.

Лённрот Элиас

(Далее мы можем следовать за Лённротом лишь по этим отрывочным заметкам)

Ночь в Котаниеми. Оттуда на восходе солнца (во втор­ник) отправился в имение к настоятелю Неовису. На сле­дующий день была пожога болота и леса под подсеку. На болоте земля красная, (железистая?) [...] Искупался здесь. Вечером началась простудная лихорадка. [...] Ива­нов день провел у Люра, во время обеда за столом вновь стало знобить, такое состояние длилось до четверга. В Иванов день приходил рунопевец, но из-за болезни я вел записи лишь по нескольку минут, после чего прихо­дилось снова ложиться. Певец был доволен, что его при­гласили к настоятелю Люра да к тому же еще хорошо на­кормили.

В следующую среду был Петров день. Я отправился в Пиелавеси на день раньше. [...] Избы в основном кур­ные, стены обструганы до высоты двери. Печь то слева, то справа от двери. [...] Развито скотоводство. Есть кре­стьяне, у которых по 20 — 30 коров. [...] Заморозки зача­стую губят весь урожай. Хлеб едят с примесью заболони. Нищие. Покойники. [...] Вдоль дороги, по которой несут

покойника, встречаются обкарзанные деревья, на которых помечены имя [покойника] и год [смерти]. Коровам устраивают дымокуры от комаров. По вечерам коровам [добавляют в пойло] соль. Волки и медведи [в этих ме­стах] не встречаются.

ПРИЛОЖЕНИЕ

НАРОДНЫЙ ПРАЗДНИК ХЕЛКА [40] В ДЕРЕВНЕ РИТВАЛА

Во всяком народном празднике есть нечто необъясни­мо отрадное и достойное уважения; вероятно, у каждого, кто бывал на них, создается такое впечатление. Сам празд­ник, корни которого уходят в глубокую древность, встает перед нами не мертвым памятником, а картиной живой старины. В современной жизни трудно найти другую фор­му, кроме народного праздника, где прошлое представало бы перед нами более явственно. Правда, кое-кому может показаться, что в театре, к примеру, древнюю жизнь изо­бражают более полно, но это не так. [...]

40

Праздник Хелка — обрядовый весенний праздник, кото­рый справлялся в приходе Сяксмяки, в губернии Хяме, до конца XIX в. Лённрот, побывавший там в качестве врача в связи с борь­бой против эпидемии холеры в 1831 г., наблюдал этот праздник и описал его.

Праздник, который я здесь хочу описать, проводится в приходе Сяксмяки, в деревне Ритвала. Его так и назы­вают — Хелка деревни Ритвала. Деревня находится неда­леко от большого озера. Один из хребтов возвышенности

Маанселкя, который тянется вдоль озера, значительно су­жаясь, приближается к деревне Хуйттула, расположенной в четверти мили от Ритвала. [...]

Коротко опишу Хелку деревни Ритвала. Праздник этот проводится каждое воскресенье после полудня, начиная с Вознесенья и вплоть до Петрова дня, то есть до конца июня. Девушки собираются в одном конце деревни и, взяв­шись за руки, становясь по четыре-пять в ряд, медленно идут по деревне и поют древние руны. Довольно далеко от деревни на возвышенном ровном месте под названием гора Хелка девушки останавливаются. Там они образуют круг, танцуют и поют руны [41] . Затем той же дорогой мед­ленно и с песнями возвращаются обратно. Вечер проводят уже в деревне, где собирается большая толпа людей и за­тевает разнообразные забавы и увеселения, не считаясь с этикетом. Непременным условием этого праздника явля­ется то, что ни один мужчина и ни одна замужняя женщи­на не имеют права участвовать в этом шествии. Им позво­ляется только присутствовать в качестве безмолвных зри­телей и слушателей. Но это не обижает их. Другое дело — девушки, которые потеряли свое честное имя и которым тоже запрещено участвовать в празднике.

41

В прежние времена девушки брали с собой корзиночки, в кото­рые собирали на горке Хелка цветы, и потом шли, как пелось в песне, «к чистым богам», возможно — для жертвоприношения. В песне упо­минаются синий мост и красная пристань, через которые должно пройти шествие. Не знаю, что это означает. (Примечание Лённрота.)

Теперь уже трудно выяснить, что послужило поводом для этого праздника и каково было его первоначальное назначение. Можно только предполагать, что зародился он еще до прихода в страну христианства, на что указывает слово «бог», употребленное в некоторых песнях во множе­ственном числе, что вряд ли было возможно после приня­тия христианства. Кроме того, в той же песне, как мне кажется, есть некоторые указания на то, что первоначаль­но этот праздник был обрядом жертвоприношения, но по ней невозможно определить, с какой целью его проводи­ли — чтобы добиться хорошего урожая, или, возможно, из-за чего-то иного. Другие же песни дают материал для иных догадок относительно появления и первоначального назначения праздника. В одной из них речь идет о девуш­ке, которая до конца осталась верна своему жениху и ни за что не согласилась обвенчаться с другим, хотя ей ска­зали, что суженый ее умер на чужбине. В конце концов жених вернулся, и девушка послала своего юного брата встретить его. На вопрос жениха, как поживает Инкери — так звали девушку, — мальчик необдуманно отвечает: «Да хорошо она живет, целую неделю играют ее свадьбу» и т. д. На этом песня обрывается. Жених, очевидно, понял эти слова буквально и совершил какой-нибудь отчаянный поступок, прежде чем узнал истину. А девушка либо вы­плакала свои глаза от тоски-печали, либо с горя покончи­ла с собой. Подобное событие наверняка должно было при­влечь к себе большое внимание и, следовательно, могло явиться поводом для проведения поминок в честь девуш­ки. [...] В другой песне поется о деве Магдалене, которая совершила три тяжких греха и трижды лишила себя че­сти называться девственницей. Признаться, не понимаю, почему именно с ее именем связывают

проведение этого праздника, ибо тысячи других девушек могли бы считаться достойными подобной почетной памяти. [...]

Особенно торжественно проводится праздник Хелка в Троицу. Молодежь из соседних приходов собирается в Ритвала на праздник. Когда я услышал, сколько народу здесь бывает в этот день, у меня создалось впечатление, будто мне рассказали о древних Олимпийских играх, с той лишь разницей, что состязания здесь ведутся только в пении, и девушки, естественно, стараются, чтобы голос их звучал как можно приятнее — как во время шествия, так и после, в деревне. Молодежь, собирающаяся здесь, веселится всю ночь. Играм, танцам и песням нет конца. Не знаю, возможно, когда-то на празднике не были соблю­дены рамки приличия, или что другое явилось причиной, но местный ленсман не так давно запретил праздновать Хелку. Правда, народ начал роптать, и особенно потому, что здесь живо еще старое предание, которое гласит, будто бы наступит конец света, если не праздновать Хелку. Так и говорят: «Конец света придет, когда забудется Хелка в Ритвала и зарастет поле в Хуйттула». В тот год, когда не проводили Хелку, случился в этом краю неурожай. Это сочли карой небесной за пренебрежение к празднику Хел­ка и после того стали опять праздновать, как и прежде. Если бы власти попытались снова помешать, мне кажется, недовольство было бы еще больше. С тех пор праздник проводится каждый год, очевидно, и в этом году скоро будут праздновать.

Э. Л.

Третье путешествие 1832 г.

В свою третью поездку Лённрот отправился из Лаукко 13 июля. Почти до самой границы его сопровождали два студента, с которыми он про­шел через Тампере, Ювяскюля, Куопио, Каави, Нилсия до Нурмес, где 25 августа расстался с по­путчиками и приступил к сбору рун. Из Саунаярви — северо-восточной окраины прихода Нур­мес — Лённрот отправился за границу, в Колвасъярви, оттуда через село Репола, деревни Каскиниеми, Роуккула и Мийноа — в Аконлахти. Дальше на север Лённрот не попал, а вернулся через Лентийра, Каяни, Куопио и Порво в Хель­синки, куда прибыл 17 сентября.

ПУТЕВЫЕ ЗАМЕТКИ

[...] Если бы время и обстоятельства позволили мне, я бы совершил путь из прихода Нурмес, что на севере Карелии, в приход Репола Олонецкой губернии и оттуда дальше к северу в Вуоккиниеми и в другие приходы Ар­хангельской губернии. От центра Нурмеса верных шесть миль до деревни Йонкери, расположенной в отдаленном уголке прихода, напротив Репола, граничащей с приходом Кухмо. Еле приметные тропинки бегут то по болотам, то по низким холмам, покрытым величественными и бескрай­ними нетронутыми лесами. В начале пути еще встречались кое-где одинокие усадьбы, а дальше, кроме единственной захудалой избенки, не было ни одного жилья. [...]

Когда-то, несколько десятков лет тому назад, дети из йонкери сами добирались на лыжах до церкви в Нурмесе, чтобы их окрестили.

Переночевав в одном доме, мы пошли дальше на север в Саунаярви, и там я попрощался со своими попутчиками. За час я добрался до Нискаваара, сначала по воде, затем по суше, и до нитки промок под проливным дождем. Отсюда я должен был идти в Уконваара, до которой, как мне говорили, три версты. Малыш лет пяти-шести — стар­ших никого не было дома — проводил меня немного по тропе и, сказав, что дальше надо сворачивать то налево, то направо, повернул обратно. Я действовал точно по его совету относительно поворотов направо и налево, но не знал, какая из свороток вернее. Наконец я пришел в усадь­бу под названием Лосола, или Лосонваара. Отсюда мне предстояло пройти еще две версты до Уконваара и далее шесть верст до Куусиярви, куда я добрался поздно вече­ром. На следующее утро я отправился дальше, наняв од­ного мужчину проводить меня до Колвасъярви — первой русской деревни, что в двух с лишним милях отсюда. Мы прошли по сухим грядам, расположенным параллельно и поросшим сосняком, между которыми были болота. Что­бы лучше представить себе эту местность, можно вообра­зить, что когда-то здесь все было покрыто водой, которая, придя в движение, образовала огромные волны да так потом вдруг и застыла. Гребни волн как бы превратились в гряды, а у их оснований образовались болота. Трудно представить себе, какой же страшной силы была буря, если она смогла поднять такие гигантские волны, по сравнению с которыми все ранее описанные жуткие исто­рии о кораблекрушениях покажутся ничтожно малыми, даже если их разглядывать сквозь лупу самых внушитель­ных размеров. Идти по сухому гребню было легко. Посре­ди длинных и узких болот кое-где виднелись лесные ламбушки, но даже они не могли придать пейзажу очарования. Если бы нам вздумалось под прямым углом изменить на­правление своего движения, то нам пришлось бы без кон­ца подниматься на гряды, переходить их, пробираться болотами и т. д.

Пройдя верст тринадцать, мы вышли на берег Осмаярви. Надежды наши отыскать здесь хоть какую-нибудь лод­ку не сбылись. Пришлось идти четыре версты по правому берегу до пролива, соединяющего озера Осмаярви и Колвасъярви. Мы стали изо всех сил кричать: «Лодку! Лод­ку!», но так ни до кого и не докричались. Да и навряд ли наши крики могли быть услышаны в деревне Колвасъярви, которая находилась в трех верстах от пролива. Но нам все же надо было как-то переправиться через озеро — слишком большое, чтобы обогнуть его, к тому же в конце пути мы оказались бы у широкого ручья, перейти который было бы ничуть не легче. У нас не оставалось другого выхода, как самим соорудить средство для пере­правы.