Путешествия Элиаса Лённрота. Путевые заметки, дневники, письма 1828-1842 гг.

Лённрот Элиас

Старая хозяйка дома Онтрея, ее невестка и дочь со­гласились подвезти меня на лодке до маленькой деревуш­ки Мёлккё, за две мили от Вуоннинен. Договорились, что я заплачу им один риксдалер. Здесь повсеместно в ходу шведские бумажные деньги. Меня снабдили на дорогу оле­ниной и ячменными колобами, хотя я и не просил об этом, да и незачем было, ведь дорога не длинная. На озере было много островов и выступающих мысов, одни из них мы проезжали, на других делали остановки, выходили на берег поесть брусники. Когда проезжали мимо большого лесистого острова, хозяйка, сидевшая на веслах, указала на него и сказала: «В следующий раз вы придете нас на­вещать уже сюда». Я сначала подумал, что на острове кладбище и что она намекает на то, что при их жизни я больше не приеду в эти края. Но она пояснила значение своих слов: следующим летом они собираются переселить­ся сюда из деревни. Одна из причин переезда та, что тепе­решние их поля часто страдают от заморозков, чего, по ее мнению, не должно быть на острове. Остров находится в доброй миле от Вуоннинен. Во многих других местах жители тоже покидают большие деревни, и вполне веро­ятно, что в будущем поселения здесь тоже станут более разбросанными, как, скажем, у нас в Саво, в

Карелии и в части Похьянмаа.

Когда мы проехали две мили, хозяйка осведомилась, доволен ли я тем, как они гребут. Я не имел ничего про­тив, и тогда она попросила разрешения грести и остав­шиеся две мили до Вуоккиниеми. Конечно, я доехал бы до места быстрей, если бы сменил гребцов, но я не мог ли­шить своих проводников столь желанного для них зара­ботка. Всегда отрадно видеть, когда здесь люди стараются что-то сделать и заработать честным трудом, тогда как в Финляндии, напротив, зачастую приходится умолять и упрашивать, обещать двойную плату за перевоз, прежде чем уговоришь кого-либо грести те же две мили. Но до Вуоккиниеми нам так и не удалось дойти тем же ходом — возле маленькой деревушки Пирттилахти мы встретили лодку, в которой везли инвентарь для мельницы в Кёупяскоски. Я попросился к ним в лодку и отпустил своих гребцов. Был уже вечер, а до Вуоккиниеми оставалось еще с полмили, и мы решили переночевать в одном из до­мов в Пирттилахти. У хозяйки дома была манера ругаться через каждые три слова. По характеру она была добро­душной, но, видимо, ругань стала у нее привычкой. Порою она крестилась и вслед за этим тут же ругалась, иногда ругалась даже крестясь. Вечером она крестилась по край­ней мере четверть, а может, и целых полчаса. Вероятно, замаливала какие-то грехи. Рассказывали, что хозяин до­ма отменный певец, но петь мне он отказался.

На следующий день рано утром с людьми, едущими на мельницу, я добрался до села Вуоккиниеми. Я пошел в дом Лауринена, потому что встреченная мною на берегу Кёунясъярви в плачущей толпе провожающих молодая хо­зяйка этого дома просила меня во что бы то ни стало остановиться только у них. Тотчас же сюда пригласили двух женщин, чтобы они спели мне свадебные песни. У меня было ранее записано немало вариантов этих песен, но далеко не таких полных, как эти. Пять имеющихся у меня более полных свадебных песен называются:

1. Песня-зачин (Alkuvirsi); 2. Песня зятя (Vavyn virsi); 3. Величальная, или песня-приглашение (Kutsuvirsi); 4. Провожальная (Lahtovirsi) и 5. Песня прибытия (Tulovirsi).

В качестве примера я здесь приведу отрывки из этих песен. Песня-зачин звучит следующим образом [67] :

Вот летит орел с востока над землей под небесами, крыльями касаясь неба, море бороздя когтями: озирается, кружится, в воздухе парит, летает, на мужской садится замок, по стрехе колотит клювом. Замок был с железной крышей — он не смог туда проникнуть. Вот летит орел с востока над землей под небесами, крыльями касаясь неба, море бороздя когтями: озирается, кружится, в воздухе парит, летает, сел орел на женский замок, по стрехе колотит клювом. Женский замок с медной крышей — он не смог туда проникнуть. Вот летит орел с востока над землей под небесами, крыльями касаясь неба, море бороздя когтями: озирается, кружится, в воздухе парит, летает, на девичий замок сел он, по стрехе колотит клювом, в замок с крышей полотняной — он сумел туда проникнуть. На окошко опустился, светлоперый сел на стену, на угол слетел стоперый. Лучшую нашел из стаи, присмотрел с косой погуще среди тех, кто носит косы, среди тех, кто носит перстни, у кого и пух нежнее, у кого помягче перья, вот кого орел хватает, забирает длинный коготь, кто лицом был покрасивей, кто и станом был прекрасней. «Осенью уже сказал я, говорил весною этой, строя тайную избушку, косяки окошек тайных, где бы мог девицу прятать, длиннокосую лелеять. Нелегко девицу прятать, укрывать с косою длинной». «Как же ты узнал, счастливчик, яблочко ты золотое, о рожденье этой девы, повзрослении девицы?» «Так вот я узнал, счастливчик, яблочко я золотое: сажа густо поднималась, черный дым валил из дома, дома славного девицы. Так рожденная весною вдруг заблеяла овечка: «Время дать мне веток свежих».

67

Эти образцы свадебных песен соответствуют текстам, вошедшим в рукописи Лённрота «Свадебные песни» и «Собрание рун о Вяйнямёйнене», и отчасти скомпонованы Лённротом.

Это песня-зачин. Под орлом подразумевается либо сват, либо жених, высматривающий себе длинноперую пташку (невесту) и хватающий ее. Последние строки про­износит сват или жених.

В песне зятя сначала изображается приход жениха и его провожатых. Приход их сопровождается таким гро­хотом, будто надвигается ураган или падает высокая по­ленница дров:

Что за шум на горке слышен, что за гром в конце проулка? Думал: ветер расшумелся, повалил костер поленьев, может, камни покатились. То не ветер расшумелся, не костер поленьев рухнул и не камни покатились. Женихи к нам подъезжают, приближаются толпою, сотни две подходят к дому.

Затем следует ряд наставлений присутствующим: что­бы они позаботились о черном скакуне зятя, достоинства которого описываются очень подробно и которого сравни­вают, в частности, с летящим вороном и танцующим ягнен­ком. Жеребца следует вести за шелковую уздечку, дать вываляться на золотом покрывале, а потом отвести на молочный родник. Когда же он в лучшем стойле будет при­вязан к дубовому столбу, то его надо накрыть медоносны­ми травами и накормить пропаренным ячменем и овсом. Если так заботливо предлагают ухаживать за лошадью, то ясно, что и зятя [жениха] не забывают. Обычно его изо­бражают таким большим и высоким, что он едва прохо­дит в двери. Тут свекровь начинает осматривать его по­ближе и говорит:

Дайте, женщины-голубки, огонька мне из бересты, света-пламени из воска, из лучины из смолистой. Пламя бересты трескуче, дым смолистый очень черен, вычернит глаза у зятя. Дайте, женщины-голубки, дайте огонька свечного, света-пламени из воска, чтоб глаза увидеть зятя: иль темны они, иль сини, иль белее полотна — белые, как пена моря, светлые, как травы моря, как морской тростник, прекрасны,

Чтобы не утомить читателя, пропущу на этот раз пес­ню для гостей и весь обряд оказываемого им гостеприим­ства. Приведу лишь строки из провожальной песни. Сначала свекровь обращается к зятю:

Что сидишь ты, сын отцовский, что ты ждешь, из братьев старший? Не из-за отца сидишь ты, не из-за хозяйки ждешь ты, не из-за избы уютной. Ты сидишь из-за девицы, из-за красоты девичьей, из-за белизны желанной. Женишок мой, долго ждал ты, подожди еще немного, не наряжена невеста, избранная не готова, суженая не одета.

Когда терпение жениха подобным образом испытано и невеста наконец-то готова, свекровь говорит:

Заплели одну лишь косу, а другую заплетают. Женишок наш, долго ждал ты, подожди еще немного: ей один рукав надели, а другой лишь надевают. Женишок наш, долго ждал ты, подожди еще немного: лишь одна нога обута, а другую обувают. Женишок наш, долго ждал ты, подожди еще немного: варежка одна надета, а другую надевают. Женишок, наш милый братец! Суженую нарядили, нареченную собрали, в путь любезная готова.

И затем она обращается к своей дочери-невесте:

Вместе с ним иди, девица, купленная, отправляйся, раз была жадна до денег, отдала охотно руку, согласилась взять подарки. Слишком ты юна, девица, ты недолго размышляла, не раскаешься ли после: не на месяц уезжаешь, даже не на половину, не на день ты обещалась, отправляешься надолго, разлучаешься навечно, навсегда идешь из дома. Долго тосковать придется, целый год придется плакать: дом покинула отцовский, материнское жилище, двор родительницы милой. Думаешь: уйдешь на месяц, на полмесяца уедешь, на один денек всего лишь — на век жизни материнской. Станет двор на шаг длиннее, на бревно порог повыше, шире пол на половицу, как домой ты возвратишься.