Пятый тотем
Шрифт:
Сразу четыре носорога, задевая друг друга массивными боками, как тараны врезались в живую цепь. Тугой чавкающий звук, который долетел до меня, заставил съежиться, и я инстинктивно выбросил вперед левую руку, закрываясь. Шести или семи верблюдов в самом центре больше не существовало, носороги в буквальном смысле размазали их по грунту, хаотично нанося в стороны страшные удары бивнями. Перевернутые повозки начали лопаться, словно глиняные горшки, осыпая щепками своих же защитников. Несмотря на звериную мощь исполинских тварей, два животных уже лежали замертво с пробитыми черепами, из которых торчали копья. Их спешенные наездники оказались в меньшинстве буквально на миг, но этого
Следом за первой четверкой в образовавшийся пролом устремились сразу семь всадников, расширяя проход в павшую баррикаду и сбивая с ног тех, кто бил прорвавшихся с первой волной в спину. Мясники с радостью пропускали всадников вглубь, попутно осыпая их ударами и выбивая из седел. Оставшиеся наездники устремились на прорыв чуть в стороне от основного удара, боясь врезаться в своих.
Завязалась форменная свалка, и над барханами разразился гвалт, какой присутствует на любом поле боя: звон железа, крики, стоны, рев команд и проклятий. Внезапно мои чувства обострились, а в солнечном сплетении заиграл знакомый холодок – кто-то применил силу дара. Я начал жадно искать взглядом, пытаясь разглядеть, откуда исходил выброс энергии. Лица замелькали передо мной, одно сменяя другое.
Массивного вида воин с ревом раскручивал над головой алебарду, то и дело обрушивая тяжелые удары на теснящего его бойца. Тот в свою очередь ловко от них уворачивался, но каждый раз не успевал сделать свой выпад, поскольку алебарда рывком возвращалась назад, грозя зацепить крюком. Рядом мурхун отчаянно рубился сразу двумя ятаганами, отбросив щит. Его удары со свистом прорезали воздух, выписывая смертоносное кружево, и двое атаковавших были вынужденные перейти к обороне. Оставив перебитые копья, они с трудом защищались короткими клинками, больше похожими на ножи. Один из наемников пропустил закрученный удар снизу-вверх, и его череп лопнул, как тыква, окрашивая второго алыми брызгами.
К тому моменту, как я все-таки нашел пустившего в ход силу, уже почти все патрульные были спешены. Кого-то выбили из седла, кто-то спрыгнул сам, потеряв животное. Бой шел практически на равных, но мое внимание привлекла фигура в черном балахоне. Я не видел лица неизвестного под капюшоном, но руки и пальцы говорили за него. Человек стоял на коленях чуть поодаль от всего этого светопреставления и что-то торопливо чертил на песке. Чувства никогда меня не обманывали, и не отдавая отчета в том, что делаю, я что есть мочи завопил:
– Эй, братан! У них чернокнижник! Руби чернокнижника!
Они не могли меня слышать, однако тот самый слагрун, который приковал мое внимание чуть ранее, вдруг резко откатился в сторону от своего противника. То, что произошло дальше, заняло считанные секунды. Вскочив на ноги, воин проворно крутанулся вокруг своей оси, вращая «звездой» и замыкая круг, с криком выбросил правую руку вперед. В последний момент он отпустил рукоять, метнув оружие. Это был бросок мастера. Начиненное стальными зубцами ядро с хищным жужжанием вмазалось прямо в лицо колдуна. Удар был такой силы, что человека рывком отбросило назад, и он дважды перекувырнулся. Безжизненное тело сломанной куклой распласталось на песке. На том месте, где у него еще мгновение назад была голова, зияла грязная тряпка. Страшная смерть!
Тем временем копейщик, от которого мгновение назад ускользнул рунианец, опьяненный ненавистью за смерть товарища, молча, без криков и проклятий, налетел на него как ураган, нанося серию за серией ударов. Щит оставался на руке у моего соплеменника, и все, что ему оставалось, это уворачиваться и закрываться. Отбив очередной выпад и кувырком откатившись назад, рунианцу удалось разорвать дистанцию на два-три корпуса, что дало время, чтобы сорвать с пояса короткий метательный топор. Не теряя времени даром, караванщик бросился вперед, покрывая расстояние, отделявшее его от воина. Перехватив копье обратным хватом, он взвился в воздух, опуская вертикальный укол и метя в горло врагу. Рунианец в тот же момент попытался метнуть топор, открываясь из-за щита. Я зажмурился, понимая, что моему сородичу конец.
Однако, открыв глаза, я обнаружил, что воин все еще жив и сопротивляется. Перехватив щит обеими руками, как поднос, он наносил отчаянные удары нападавшему на него копейщику. Его движения были неправильными, несбалансированными, полными отчаяния, и они работали. Караванщик, не ожидая ничего подобного, успевал только отскакивать, то и дело пропуская удары окованного железом щита. Наконец, придя в себя, он попытался поднырнуть под удар, чтобы совершить укол в пах, но его оппонент разгадал этот трюк. Чуть изменив траекторию движения, щит рунианца с мокрым хрустом врезался прямо в челюсть копьеносца, выбивая зубы и ломая кости.
Все кончилось так же внезапно, как началось. Караван был полностью уничтожен. Среди груды тел, волоча по земле оружие, топтались спешенные патрульные, добивая тяжелораненых и несчастных искалеченных животных.
Самое омерзительное в любом бою, это первые минуты, когда он закончился. Можно выдержать что угодно в пылу драки, когда ты четко знаешь, где твоя правда. Но совсем другое дело потом, когда приходится решать: пленить поверженного врага и лечить, кормить, содержать под стражей, или просто незатейливо зарубить. Именно здесь закаляется характер и проявляется вся суть вещей.
Мои стопы мягко обнял песок, а я стоял, завороженно глядя на эту страшную баталию, величественную и мрачную, как любая картина смерти. Песок все настойчивее обступал мои ноги, поднявшись до колен. В какой-то момент, я осознал, что меня затягивает вниз, под землю. Охвативший меня ужас участливо прошептал в голове самое страшное, что я мог услышать:
– Зыбучие пески!
Прежде чем я успел сообразить, что нужно делать, сознание отключилось, проваливаясь в черное ничто. Внезапно обрушившийся холод заставил резко согнуться. Распахнув глаза, я затряс головой, сгоняя сон и пытаясь понять, что происходит. Двое матросов, куривших неподалеку, довольно засмеялись, глядя, как я таращусь по сторонам и трясу башкой, слово псина. Кажется, я задремал у бочки, куда примостился, когда мы отплыли. Одна из тяжелых волн, ударивших в борт, долетела аж до верхней палубы, приведя меня в чувство. Я беззлобно хохотнул в тон матросам и поднялся, стряхивая с себя соленые капли. Судя по небосклону, начинало светать, и вполне можно было еще поспать, но холодная морская вода как рукой сняла с меня объятия дремы. Да и появилась тема для размышления.
Мне уже много лет не снились обычные сновидения. Напротив, все имело какое-то значение. Сны представляли картины прошлого и будущего. Я так и не смог до конца понять, кто из элементов наводит на меня эти грёзы, но уверенность была лишь в одном: еще ни одна из них не пришла ко мне без особой на то причины. Барк шел вовсе не в Зоркундлат. Зачем же тогда мне пришло видение Чанранских песков?
Миновав потерявших интерес матросов и оставшись вновь наедине со своими мыслями, я начал рассеянно расхаживать по палубе, не сразу заметив, что до сих пор сжимаю в руке кастет.