Рассказ о брате (сборник)
Шрифт:
— Что ж, благодарю всех за вотум доверия. Кто желает задать тему для общей дискуссии?
— Нормы, — предложил Лейзенби. — Вот стоящая тема. В мире не осталось больше норм. Перо — оружие могучее, недопустимо употреблять его во зло. — Раньше Лейзенби служил в банке управляющим, теперь на пенсии. Лет шестидесяти, гладкие, точно облизанные седые волосы, лицо ржаво — красное, в сеточке сосудиков. Стиль одежды — старомодный, скучный и опрятный, похоже одевается мой отец.
— Обязанность у писателя одна, — вступил Джек, — отображать правду. Но вот совпадает ли моя правда с вашей, с чьей-то еще — вот тут вопрос.
— Мне навсегда запомнилось давнее наставление одной редакторши, — произнесла худенькая, неприметная, с приятным голосом женщина, имя ее вечно выпадало у меня из памяти, однако она под различными псевдонимами опубликовала больше, чем мы все вместе взятые. — Она сказала, что когда я пишу для ее журнала, то читатели принимают меня как гостью у себя дома, и значит, негоже попирать правила приличия.
Джек, сидевший к ней спиной, вздернул брови, испустил вздох и буркнул что-то себе под нос.
— Зря старались, — высказал он мне после. — Все равно почти ни до кого не дошло.
— Понятно. Но и ради двоих — троих стоит потрудиться. К тому же я получил ответ на занимавший меня вопрос: имеет ли смысл наш семинар? — Я застегивал «молнию» на папке, за последним из мешкавших закрылась дверь.
— Слушайте, не выпьем ли по кружечке? — предложил Джек. — Время найдется?
— В общем-то не особенно. Меня дома ждут, обещал не задерживаться. Но по одной так и быть. Да и о сценарии вашем надо потолковать.
— Ну, прекрасно. Всего-то дорогу перейти.
Когда мы шагали по коридору, появилась Юнис. Не иначе как мужчин, устремившихся в пивную, выдает особая походка, потому что девушка попросила, хотя слышать наш разговор никак не могла:
— А меня примете в компанию?
— Со всем нашим удовольствием.
Джек прошел вперед. Я придержал дверь, пропуская Юнис, и острый сквознячок забил мне ноздри терпким ароматом духов.
— А я, Юнис, решил, что вы сегодня собрались куда-то, — заметил я.
— Ой, правда? А почему?
— Надушились. Чулки. Я вас кроме как в брюках и не помню.
— Да ну! Тошнит уж меня от джинсов да грязных балахонистых джемперов, — небрежно объяснила она. — Сейчас ведь как; чуть не уследишь и уже распустеха.
— Норм больше не существует, как изрек бы Лейзенби.
— Это уж точно! — Она хохотнула. — Короче, разглядела я себя, прикинула и постановила — пора менять образ. Ноги у меня самое красивое, так с какой стати их прятать?
— И правда, зачем?
Когда мы вошли в зал паба, как раз вставали посетители из-за столика в углу.
— Быстренько занимайте, — велел я спутникам. — А я принесу. Юнис, вам что? Джеку, знаю, кружку горького, — Юнис попросила бутылочку легкого пива. Втихомолку ликуя, что штрихом к ее новому образу не потребовалась водка или, допустим, мартини, я отправился к стойке, где наткнулся на Лейзенби, который тянул «гиннес».
— А, мистер Лейзенби… Заказать вам что-нибудь, пока я тут командую?
— Спасибо, у меня имеется, он обернулся, любопытствуя, с кем я. — Не возражаете, если я подсяду к вам ненадолго?
— Пожалуйста. — Я наблюдал, поджидая заказанное, как он идет по залу. Ни Джек, ни Юнис явно не придут в восторг от его общества, но куда денешься. Одна надежда — не засидится. А мне хотелось обсудить с Джеком кое-что про сценарий.
— А поэму посмотрели? Или еще нет? — поинтересовалась Юнис, когда мы, пригубив, пожелали друг другу здоровья и удачи.
— Э, в общем — да. — Я метнул взгляд на Лейзенби. Про творчество Юнис уж вовсе не хотелось при нем говорить. — Как раз собирался отдать. На полях, местами, карандашные пометки. Расстегнув папку, я вытащил листки и передал девушке. — Давайте обсудим попозже, сначала познакомьтесь с моими замечаниями.
— Мне самое главное — поэма удалась? Как вы считаете? В целом?
— Несомненно. Впечатление производит. Пометил я те места, где хромает размер и где, на мой вкус, вы переусердствовали в метафорах и образах.
— То есть в области секса? — вскинулась Юнис.
Джек развалился на стуле. Поверх края кружки он посматривал на Лейзенби, на меня, и в глазах у него плясало озорство.
— Ну…
— А что, ощущается острая необходимость в подобных сценах? — незамедлительно встрял Лейзенби. — Только до такого и может возвыситься сегодняшняя поэзия? Извращения и распутство?
— Чего это вы? — вступила в бой Юнис.
Я успокаивающе тронул девушку за руку и повернулся к Лейзенби, немало удивясь его смекалке — вмиг схватил суть.
— Видите ли, мистер Лейзенби, Юнис воспользовалась таким приемом для создания чрезвычайно красноречивого образа. По моему мнению, ее стихи — проницательный очерк природы чувств семидесятых: мужчина и женщина, будучи едва знакомы, могут находиться в отношениях самых интимных, а в результате оказываются в положении робких чужаков, нащупывающих путь вслепую, когда приходится вести разговор о самом обыденном.
— Ну знаете ли! Не все живут на такой лад! — возразил Лейзенби, губы его сомкнулись в ниточку.
— Может, поэма Юнис — предостережение: люди не должны жить так.
— Чего тут предостерегать. И так ясно.
— По крайней мере предпринята честная попытка обнажить реальную ситуацию. И возможно, как отражение мира в наше время эта поэма значительнее, нежели сентенции, которыми нафаршированы ваши повести.
— К примеру?
Ладно, начавши, можно и до конца высказаться. Хоть предпочел бы разносить прозу Лейзенби без свидетелей, а уж тем более этих — они непременно примут мою сторону.