Рассказ о брате (сборник)
Шрифт:
— А сам не догадываешься, что им надо?
— Почем мне знать! — Она не отводила от меня пытливых глаз. — Ну чего ты, мать! Преступления на мне никакого!
— Что ж. Тогда давай поправлю постель и пойду за ними.
Я поднатужился и сел. Она, взбив подушки, подложила их мне под спину. Полицейских фильмов я по телевизору насмотрелся и был в курсе, что если полисмены заявляются вдвоем, то значит или для безопасности, или второй требуется в качестве свидетеля. Но поскольку я ничего дурного не натворил, то ждал безмятежно. Только нога болела. Введя полицейских, мать было замешкалась, но они сказали, что желают побеседовать со мной наедине. На сей раз явились детективы — сержант и констебль. Разговор вел только сержант — светловолосый, с бледно — голубыми, словно выцветшими глазами; спутник его записывал. Извинившись за беспокойство, сержант осведомился о моем здоровье, а потом поинтересовался, близко ли я знал Фрэнсис.
— Так, средне.
— Однако девушка вам предложила подвезти вас.
— Что тут такого? Обычное дело.
— Она пила в тот вечер?
— Не знаю. Я не с ней приходил. Не скажешь, чтобы много выпила. А вам разве неизвестно?
— Установленной по закону нормы не превысила, — признал он и умолк.
— Она не показалась вам расстроенной?
— Да нет. Болтали о всяком разном. О пустяках.
— Как она вела машину? Внимательно? Рассеянно? Не обратили внимания?
— Нормально. Пока не выехали на объездную. Но произошло все не от рассеянности. Просто девушка неверно оценила дорогу, слишком разогналась. Я вообще эту дорогу не люблю. Даже странно, что там мало аварий.
— Сами водите машину?
— Права есть, вот только машины нет.
— Итак, в тот вечер за рулем сидела Фрэнсис Маккормак?
— Да. Конечно.
— Ну, пожалуйста, расскажите, как все произошло.
— На объездной?
— Да. Перед самой аварией.
— Мне показалось, что Фрэнсис слишком гонит. На этой дороге такое непозволительно, и я попросил ее ехать помедленнее. И как раз тут переднее колесо ударилось о бордюр. Она не сумела выправить машину, и мы сорвались с обрыва. Больше я уже ничего не помню. Очнулся только в больнице.
— А вам известно, что Маккормак была на втором месяце беременности? — спокойно проговорил он. Рассчитанный удар, угодивший в цель: меня аж тряхнуло. Едва его голос смолк, в памяти у меня всплыли последние слова Фрэнсис: «Шантажировать его я не буду». Вряд ли бедняжка намеревалась раскрывать свою тайну. Разве только в самой безысходной ситуации. А может, и тогда не стала бы,
— Черт возьми, нет… — я наверняка побледнел, и сержант, разумеется, не упустил это из виду.
— Что, мистер Тейлор, волнительное открытие?
— Да.
— И тому имеется особая причина?
— Девушка мне нравилась когда-то. Я немножко ухаживал за ней. Гуляли с ней два вечера вместе. На этом все и кончилось.
— И когда же это было?
— Уж почти год назад.
— А точнее?
— Осенью прошлого года. В сентябре. Послушайте, скажите наконец, в чем дело? Она же не нарочно грохнула машину. Она ехала не одна. Случилась авария.
— Проясняем обстоятельства для следствия. И только.
— Но про ее беременность разглашать необязательно? Правда?
— А что, для вас это имеет значение, мистер Тейлор?
— Значения это уже ни для кого не имеет. Разве что для ее семьи. Пусть девушка покоится в мире.
— Так и будет. Если только ее беременность не имеет отношения к аварии.
— По — моему, связи никакой. — Блеклые выпуклые глаза уставились мне в лицо. До меня дошло: — Вы, значит, решили, что ребенок мой?! Придумайте что поостроумнее! Я ее даже на улице не встречал ни разу. До того самого вечера.
— Ну ладно, все вроде бы, — он встал. — Виновнику, кто он там ни будь, сейчас, может, горько, а может, и безразлично. Но это уже не по полицейскому ведомству. — Констебль захлопнул блокнот и тоже встал. Они совершили замысловатый обходной маневр и направились к двери. — Спасибо за помощь. Скорейшего выздоровления.
Кровать чуть подрагивала в такт грузным шагам на лестнице. Недавно родители купили новую ковровую дорожку, и в раскрытую дверь доносился резкий запах. С тех пор, едва запахнет новым ковром, мне сразу вспоминается дознание, сломанная нога, авария, Фрэнсис… В холле послышался голос матери, гулкое хлопанье закрывшейся двери. Мать тут же поднялась ко мне.
— Ну?
— Факты уточняли для следствия.
Ногу сверлила боль, в голове стучало, меня подташнивало.
— Ужинать принести?
— Нет, спасибо. Дай горячей воды, выпью лекарство да буду спать. Бонни пришел?
— Нет еще. Он предупреждал, что задержится.
— Как придет, попроси, чтоб не шумел. Хорошо?
На следующее утро, проснувшись, я через проход между нашими кроватями уперся пристальным взглядом в лицо Бонни. Я сверлил и сверлил его взглядом, пока он не проснулся — незаметно, разом — и тоже взглянул на меня.
— Что?.. — Он будто сознавал, что это мой взгляд выцарапал его из укрытия и неведения сна.
— Подонок! Она была беременна!
— Что? — приподнявшись на локте, повторил он. — О чем ты?
— Фрэнсис была на втором месяце беременности.
— Откуда ты знаешь?
— При вскрытии обнаружилось. Вчера двое заявлялись, все старались выудить, связано ли как-то это обстоятельство с аварией.
— Беременность-то тут при чем?
— Ни при чем. Но значит, она была еще больше взвинчена, чем мне показалось. Ни при чем, ишь ты! Но когда девушку гложет такое, а парня не дозовешься, то реакция за рулем нарушается.
— Отцепись ты! Я знал, что ль!
— Конечно! Где уж там! Ирландка, видите ли! Неохота вязнуть в дребедени всякой. Однако случая переспать с ней ты не упустил.
— Слушай, Гордон, она была, конечно, католичкой. Но отнюдь не монашенкой. У нее водились и другие.
— Но ее заклинило на тебе. Намертво. Ей-то было известно, от кого у нее ребенок. И знаешь, я не сомневаюсь, не стала бы девочка виснуть на тебе, если б поняла после вашего объяснения, что все без толку. И про ребенка б словечком не обмолвилась. Фрэнсис стоила куда дороже, чем тебе сдается. Чем тебе хочется признавать.