Рассказ о брате (сборник)
Шрифт:
— Ну так спроважу, — я двинулся к дверям.
— Постой, — окликнул меня Бонни на полпути. — Слушай, надо ж хоть как-то девочку осчастливить. Я тебя от нее избавлю.
— Как это?
— Убирай с дорожки «мини», я ее на своей домой отвезу.
— Неужто опять поедешь?
— А что? И вы с Эйлиной уж точно не прочь наедине поворковать.
— А ужин, как же? — спросила Эйлина.
— Честно, совсем неохота есть.
Я поднялся наверх в спальню, приспособленную под кабинет, и разыскал творение Юнис.
— Юнис, Бонни предлагает отвезти вас, — сказал я девушке. Она неприкаянно сидела в гостиной, рядом пустой бокал: гость, которому в доме вдруг стало неуютно. Ладно, пусть выпроваживают, раз таким приятным способом.
— Вы домой или еще куда-то?
— Да я…
— Так что, Юнис? Согласна? — вырос в дверях Бонни.
— Спасибо. Неловко даже. Столько хлопот.
— Да я тут уж два дня под ногами путаюсь. Договорились, я через минуту готов. — Он исчез наверху.
Лицо Юнис розово затеплилось. Она изучала свои руки, потом осмотрела гостиную, избегая моих глаз.
— Ну как, просмотрели пьесу Джека? — спросил я.
— Да. Вчера, как домой пришла. Я уже приблизительно представляю, какой любительский кружок сумеет устроить читку.
— Только чтоб не ставить парня в неудобное положение.
— Простите?
— У профессионалов интерес беспристрастный. Понимаете?
— Да ведь ему вряд ли приходится рассчитывать на профессионалов? Откуда же?
— На данной стадии, конечно. Но… и любители любителям рознь.
Она вникала в смысл.
— Вы про то, что иные любители начнут насмешничать — ни то, мол, ни се?
— Именно! — расхохотался я. — Не хочется, чтоб читка отпугнула его. Нежелательно.
Я видел, что сама она, обнажая — без всяких колебаний и стеснений — в стихах сокровенное, даже в голову не брала подобные тонкости.
— Но уж он за свое-то сумеет постоять?
— Да, если б имелось на что опереться: постановка его пьесы или суждения авторитетов. Но пьеса еще толком не завершена, сейчас ему важно осмыслить технические нюансы, а не выслушивать придирчивых критиков, которые, не вникая в то, что он стремится выразить, считают себя вправе судить. Джек парень весьма ранимый.
— Это точно! Порой он чересчур обидчив.
«А ты порой дура дурой, голубушка», — подумал я.
— Я не про то. Джек уязвим профессионально. Критерии собственных творческих восприятий у него еще не сложились. Нет своего почерка. И он не получил пока что признания, которое его поддерживало бы.
— Я знакома с одним режиссером. Переговорю с ним предварительно.
Вошел Бонни, натягивая плащ. Благоухая туалетным мылом.
— Ну, Юнис, вот и я.
Она попросила разрешения зайти в ванную и оставила нас.
— Машину в гараж будешь потом загонять?
— А, да пусть ее на дорожке торчит. Все едино, всем уж известно, что я тут.
— А адвокат? Позвонишь?
— Утром попробую. Обвинения пока нет, так что проку от него никакого.
— Скажет, стоит ли волноваться. Может, и не из-за чего.
— Это да. — Бонни точно уже забыл о случившемся. — Слушай, Гордон, у тебя не найдется запасного ключа? Вдруг в загул пущусь…
— До Юнис езды — максимум десять минут.
— Вечер-то, дружок, едва занялся, а я давненько под запором.
Я отцепил ключ от связки и перебросил ему.
— Обещаешь улыбнуться и пройти мимо, если кто задираться станет?
— Улыбки вот не гарантирую.
Вошла из кухни Эйлина попрощаться с Юнис.
— Так что же все-таки произошло? — осведомилась она, когда я, загнав «мини» в гараж, вернулся.
— Либо Бонни опять оседлает коня, пока не растерял куража вконец, либо наплюет на все.
— Слушай, я не толковательница слов.
— Он ударил хозяина в пабе. Поэтому и являлась полиция.
Она молча выслушала мой рассказ и прокомментировала:
— Сам навлекает на себя беды.
— Ему это определенно нравится.
— Но я не хочу, чтобы он впутывал тебя. Нас.
— Милая, я его брат. Ему захотелось исчезнуть на недельку, и он приехал ко мне.
— И уже полиция тут как тут.
— Я, Эйлина, чист. Меня они не тронут.
— Грязь — она липкая.
— Послушай, Эйлина! Что-то ты заделалась чистоплюйкой! Того гляди разахаешься, что будут говорить соседи. — Она громыхала дуршлагом о бортик раковины, не отзываясь. — О чем вы с Бонни разговаривали вчера вечером?
— О тебе в основном. О нас.
— А?
— Пытался выведать, известно ли мне было до замужества, что я бесплодна.
— Эйлина, довольно об этом.
— Нет, правда. Впрямую он меня не винил, но намекал. Да мне и так понятно, что подвела тебя, но я не желаю, чтоб мне приписывали, будто это я намеренно.
Эйлина бросила возиться с рисом, отвернулась, закрыв лицо руками. Я обнял ее сзади. Она не сразу позволила, чтоб я повернул ее лицом к себе.
— Да знаешь же великолепно, я-то себя обманутым не считаю.
— Правда?
— И знаешь, что я все равно б на тебе женился.
— Правда?
— Я уж сколько раз тебе говорил.
— Ты всегда со всем миришься.
— Это я такой стоик? Вот как, я и не знал.
— Да нет, я не о том. Понимаешь, думать, что успеется, что всему свое время — это одно, — пожаловалась Эйлина. — Но знать, что ребенка не будет никогда — совсем другое.
— Придет желание, милая, подумаем об усыновлении.
— Ты что, не слышал? За детьми очередь. Бездетные идиоты бомбардируют газеты письмами, вопя, что таблетки иссушили приток маленьких негодников.