Рассказ о брате (сборник)
Шрифт:
Я стал доставать мелочь, но Бонни бросил бумажку на прилавок, подцепил кружку и пошел к столику. Я двинулся следом, прихватив сдачу.
— Ну что! Проиграл ты пари.
Он мимолетно взглянул на стойку.
— Думаешь?
— Даже не сомневайся.
— А, пускай… — Он передернул плечом. — Будет ему теперь о чем потрепаться с дружками.
После встречи с родителями он опять померк. Пиво пил с расстановкой, но выпил быстро, я еще и до половины не дошел. Он вытащил пачку денег.
— Слушай, приволоки еще, а?
— Принесу, конечно. Но платить мой черед.
— Кончай ты дурить. Я на твоих хлебах уж два дня. — Он подтолкнул деньги через стол. — Угостись виски.
— Нет, спасибо.
— Так мне рюмочку притащи.
— Одно виски? И все? — переспросил бармен.
— И все. Налейте двойное.
Выгребая мелочь из кармана, я добавил несколько монеток к фунту Бонни. Бармен зыркнул на Бонни, тот сидел отвернувшись. Тут меня по неведомой причине охватила тревога. Я пожалел, что мы забрели сюда. Сосущее чувство тревоги томило меня и когда я снова устроился за столиком.
— Знаешь, — сказал я, — мать просто сбита с толку, отсюда ее разговоры.
— А кто может врубиться? Я так вообще в глухих потемках. Отчего все лопнуло, как мыльный пузырь? Вот объясни, отчего?
— Она бы больше радовалась, сделайся ты ну хоть водопроводчиком каким. Жил бы себе за углом да приводил жену и детишек на чай к родителям по выходным.
— Да теперь-то ясное дело! Когда все треснуло, все наперекосяк. Но, Гордон, поздновато уж мне ремеслу обучаться. И я не собираюсь возвращаться, жить тут в мусорной куче.
— Есть городишки еще паршивее.
— Нет уж, уехал так уехал.
— Куда ж ты наметил?
— Куда-нибудь, где за мной не стелется хвост из прошлого. Где про меня только и знают, что из газетных побасенок.
— С тебя довольно такой характеристики?
— А чего? Зато потом всех очарую вусмерть, показав, какой я на самом-то деле — добродушный, покладистый, уживчивый.
— А заниматься чем будешь?
— Деньга водится. Хватит на паб. Другие ветераны — футболисты ходят на поклон к хозяевам — пивоварам и управляют пабом ради их прибыли. Ну, некоторым удается наскрести на газетный киоск. Но у меня, Гордон, деньжата есть. Осилю купить собственный. Вот он — успех! А?
— Но почему бы тебе не остаться в футболе? Поиграешь пока, а там перейдешь в тренеры или менеджеры.
— Начисто обделен качествами — как там оно называется? — организатора. Не способен сорганизоваться даже настолько, чтоб за собой углядеть. Некоторым удается, они к футболу прикипают. Но я теперь как выбегаю на поле, так удивляюсь: зачем? Ты знаешь, как ревет стадион? Послушал бы ты с середки поля. Что это они — обожают тебя? Ненавидят? Обожают, когда ты на высоте. Им и не снились такие финты, что ты показать можешь… Но стоит разок промазать — и тебя ненавидят. Люто. Ведь знали ж они, знали — как им теперь кажется — никому не дано подняться до такого. Но и это им нравится. Будоражит, а как же! Вот — вот кинутся на тебя. Иль на соседа. Иль ринутся крушить пабы, поезда, автобусы. Такой настрой теперь в их реве. Ухо у тебя натренировано, ты уже слышишь — вот оно, началось. От этого еще хуже, ты съезжаешь ниже некуда, не игра — лажа. Спекся. Иль азарт напускаешь, устраивая спектакль в угоду толпе. Но все туфта: играть с полной отдачей тебе уже не под силу. Куда там, когда нутро тебе дерут презрение и страх. И тогда в сокровенных тайниках души ты признаешься себе, что не тянешь по крупному счету. Игрок ты эффектный, да недостает мозгов и напора, чтоб обратить блеск в настоящий большой футбол. Я, Гордон, их ослеплял. Техничностью. Но истина — она вот — вот прорвется наружу. Некоторые подозревали давно: тренеры, пара — тройка комментаторов. Ну а во время последних матчей даже олухи на трибунах расчухали.
Бармен расхаживал по залу, задергивая малиновые занавески на окнах. Бонни вряд ли даже замечал его. Тот подошел к нашему столику, зацепил одной рукой порожние кружки.
— Ваш знакомец тот, кем мне показался? — обратился он ко мне.
Духа заговорить набирался долго, и я не стал придираться к тону.
— Это мой брат. А кем он вам показался?
— Его фото в газете — вон на стойке. Мне сразу, как вы вошли, показалось — лицо знакомое будто. Так что, завтра без тебя обойдутся? — повернулся пузан к Бонни.
— Собираются вроде.
— Это уж точно. Перебьются. Незаменимых нет. Хотя некоторые мнят ну вовек их не заменить!
— Послушайте, — вмешался я, — мы зашли спокойно выпить и посидеть.
— Ухлопать такие деньжищи, а взамен — куча неприятностей, — еще пуще распалился бармен. — Сколько отвалили-то за последний переход? Тысяч четыреста?
— Низковато взял, — откликнулся Бонни. — Полста тысчонок.
— Да… Вот что я называю — схлопотать себе хворобу за бешеные деньги. Иные из старичков небось в могиле перевернулись.
— Не в те времена жили.
— Померли, главное, вовремя. Хоть не привелось беднягам увидеть, как сейчас похабят игру!
— Слушай, мотал бы ты отсюда, а? — рассердился Бонни.
— Чего?
— Почему б тебе, к примеру, не махнуть куда подальше. А мы вот допьем свое и тоже двинемся себе.
— Ты у меня враз допьешь! Еще не хватало, чтобы мне хамили в моем же заведении. Никому не позволю! А уж тебе подавно! Самый дерьмовый футболист во всей Англии!
Я увидел, что Бонни примеряется к отвислому брюху. Уж не расстояние ли прикидывает, мелькнуло у меня. Но тут он молниеносно рванулся — я только и успел, удерживая его, вскрикнуть: «Бонни!» да руку вытянуть. Одним махом он вскочил и ударил бармена. Того скрючило пополам, дух вышибло.
— У — ух! У — ух!
Бонни залпом допил виски.
— Ну, потопали!
Мы добрались уже до выхода, когда сзади донесся шорох. Обернувшись, я увидел, что в зал из двери в дальнем углу вошла пышная женщина. Она тотчас углядела бармена на полу и заорала:
— Эй, вы, двое! Интересно, что вы… — Но мы уже вышли.
— Вот уж перепала ему темочка для пересудов, — заметил Бонни, когда мы ехали обратно к перекрестку. — Посмотришь, как раскрутят стычку. Два дня — и окажется, что буйствовал я чисто бешеный, пивнуху разнес по кирпичику. — У меня еще скакал пульс, и я не стал отвлекаться от руля. — Да, кстати, напомни, фунт тебе должен.
Заслышав знакомый звук мотора, Эйлина вышла встречать нас в переднюю.
— Что-то вы запропали!
Я посмотрел на часы. Двадцать минут восьмого. Я же собирался позвонить ей из паба.
— Пива выпить заехали.
— А что ж не позвонил? Пришла эта девушка, мы вас ждем, не садимся ужинать.
— Юнис? Что-то рановато. Где она?
— В гостиной. Пришлось попросить ее, чтобы подождала. Я даже не знаю, где ее рукопись.
— В моей папке наверху. С ужином не хлопочи. Позже поедим. Мать до отвала напичкала нас лепешками и яблочным пирогом.