Рассказы

Морочко Вячеслав Петрович

— И дома, и в школе, и на работе, все учат! — возмущалась Ирина. — Для чего у нас эти собрания? Чтобы воспитывать? Да?

— Чтобы воздействовать на нарушителей и поощрять добросовестных. объясняла Ольга Сергеевна.

— Только при бестолковых условиях возникает желание врать, воровать и трудиться спустя рукава!

— Ты тут ошибаешься, — включался Кошко. — Человек жив не хлебом единым, а собрания так же как митинги суть ритуалы, касающиеся чести, престижа и уважения человека… Иное дело, что некоторые ритуалы столь закоснели, что оказывают обратное действие, умножая сонмища циников и пошляков.

— Умница, папочка! — не то в шутку не то серьезно хвалила Ирина.

8

В первой комнате, кроме большого окна во двор, было еще одно — небольшое,

«выходившее в стену». Чаще всего за ним была ночь. Но время от времени там что-то щелкало, начинало тихонько жужжать. Появлялись размытые тени и звуки, и люди садились послушать и посмотреть этот «сон» за неровным стеклом. Хозяйка, сложив на коленях руки, присаживалась на тахте. Она уставала, но боялась расслабиться. Муж садился, откинувшись в кресле: он мог позволить себе свободную позу. Если Ирина располагала временем, то устраивалась на подушках тахты и лежала почти неподвижно, изредка моргая глазами. В часы, когда собирались все обитатели дома, малыш сначала любил полежать на коленях хозяйки, затем шел к хозяину, который не отвечал на его поцелуи, но и не мял в сумасшедших объятиях, а гладил как раз те местечки, которыми Леопольд сам хотел потереться о руку. В эти минуты Кошко, испытывал странное чувство, как будто он сам был котенком… у себя на коленях: они не «менялись ролями» — они обращались в одно, и Игорь Борисович не понимал, что творится. Знания, в переводе Учителей и Титанов, «спущенные» для просвещения масс, тут увы не годились. Все было как с изучением языков, которое по мудрому замыслу у нормальных людей не должно оставлять никаких следов кроме, разве что, отвращения.

Воздав каждому по справедливости и разлегшись на груди у Ирины, малыш засыпал. Если кто-нибудь в эти мгновения ласково трогал его, — он вяло брыкался, точно сгонял надоевшую муху. Это был не обыденный сон…, но сон-крест, который он нес за людей, поверивших в заблуждение, что их жизнь и есть явь.

9

Возвращения Ольги Сергеевны после работы Леопольд дожидался на подоконнике. Если хозяйка задерживалась, — нервничал, выгибал спину, потягивался, зевал, а потом тихо плакал от неуверенности в завтрашнем дне. Завидев хозяйку в окне, — поднимался на задние лапки, передними бил по стеклу, привлекая внимание. Когда она только входила в подъезд, он уже переминался в прихожей. Встречая, — терся о ноги или пытался с галошницы прыгнуть на грудь.

— Соскучился? — спрашивала она, раздеваясь. Стоило ей на минутку присесть, он запрыгивал на колени, упирался передними лапками в кофточку и начинал «целовать», тыкаясь носиком в губы, щеки, нос, подбородок.

— Ой, Лепушка, — растроганно причитала Ольга Сергеевна, — что же ты со мной делаешь! — Потом не выдерживала, брала его на руки и так целовала, так сжимала в объятиях, что котенок только попискивал.

К ночи, перед тем, как тушили свет, малыш любил полежать у каждого на груди и каждому потыкаться в щеку. Делал он это без приглашения. Длился придуманный им самим ритуал ровно столько, сколько требовалось, чтобы прогнать от людей «страшных духов усталости». Уже в темноте находил он местечко для сна: под боком или в ногах у хозяев. А если было прохладно, то забирался и под одеяло.

Порой ему доставалось от спящих; то прижмут, то заденут ногой. Тогда он садился с обиженной миной, и на фоне окна, освещенного с улицы, можно было видеть его «смаргивающие» время от времени ушки. Иногда, рассердившись, он шарил лапкой в постели, легонько царапая.

— Лепушка! — умолял провинившийся. — Ну прости… Дай поспать: мы же спим втрое меньше тебя!

— Спи, пожалуйста, кто тебе не дает… — «говорили» из темноты изумрудные черточки его глаз. — Только потише брыкайся!

Присутствие малыша стесняло людей даже на царской «корове»: не знаешь заранее, где он пристроится. Но какая же роскошь была засыпать в «живом поле» этого чуда!

10

И сейчас еще, глядя на мужа, Ольга Сергеевна находила, что он интереснее большинства мужиков, мельтешащих перед ней на работе. Но часто, возвращаясь домой, она плакала: «Мамочка, больше так не могу»! От усталости и перемены погоды ныло сердце. Хотелось оставить домашнюю каторгу, мужа и дочь, уйти куда-нибудь, только чтобы забыть обо всем.

В выходные,

справляя дела по хозяйству, Ольга Сергеевна морщила лоб и вздыхала. Чувствуя, как сгущаются тучи, Кошко всякий жест ее принимал, за упрек. Командуя мужем во время уборки, гоняя его по делам, она, чуть не плача, вслух поражалась: «Но главное, что меня бесит — так это насилие с твоей стороны»! Что она имела в виду, он не знал… Но не спорил, полагая, что «Ольге виднее».

Котенок уже через месяц все понимает без слов. Человек всю жизнь свою учиться складно «травить»… ничегошеньки не понимая. В кошачьих инстинктах — мудрость веков. Почему наша мудрость не передается с инстинктами? Не потому ли, что она — суемудрие.

Когда спящую кошку называют по имени, она прядет ушками. Сон — отрыжка какого-то бодрствования. Чем больше спящие учатся, тем сильнее желание поучать: во сне ведь не учат, а поучают, то есть делают так, чтобы поучаемый «зарубил» себе на носу, что он просто ничтожество, по сравнению с тем, кто его поучает.

11

В прошлое лето они пережили Иринин провал. Девочка поступала в полиграфический, на факультет художественного оформления. Мечтала стать графиком. Работала над рисунком как одержимая. Учителя в один голос признавали талант. В школе занималась отлично. Но на экзаменах в институт, получила за сочинение тройку, нужного балла набрать не смогла, и пришлось идти на вечерний. Игорь Борисович приехал на «апелляционный разбор». Ему показали ее работу, Грамматика была безупречной. «Не достаточно полно раскрыта тема», — значилось в приговоре. Он попробовал не согласиться. Молодой русовед — член комиссии — глядя поверх очков, решил подсластить пилюлю: «Положа руку на сердце, мне сочинение вашей девочки нравится: юмор, крепкая аргументация, известная лихость в слоге…, но что поделаешь… «Тема раскрыта не полно» — это общее мнение. Мы, полиграфы, делаем книги. Здесь более строгие требования. Да вы за нее не волнуйтесь. Девочка сильная — не пропадет. Подготовится — через годик поступит на очный.» К этому времени Игорь Борисович дочитал сочинение.

— Извините, мне кажется, тема раскрыта достаточно полно… даже, может быть, слишком…

— Вот, вот! Вы и сами заметили…

— Что заметил?

— Как бы это сказать… У вас умная девочка…

— Так в чем же беда?

— Вы не поняли?!

Игорь Борисович отрицательно покачал головой.

— А если подумать! — советовал преподаватель. — Ну? Ну? — глаза его за тонкой оправой излучали доброжелательность, а жидкие брови лезли на потный лоб. — Ну? Ну же! — понукал он. — Не понимаете?! Тогда нам не о чем разговаривать!

— Вы же сами сказали про строгие требования…

— Сказал. Что — из этого?

— Разве умные вам не нужны!?

— Не цепляйтесь к словам!

Когда Ирина вернулась из института, мать старалась ее успокоить, а дочь твердила одно: «Мама, миленькая, я успокоюсь… Только вы покажите мне правду… хоть в щелочку!» Игорь Борисович даже не знал, что сказать, он подумал, если развитие мира, и в самом деле, «идет по спирали», то сам он, должно быть, где-то ошибся витком.

Леопольду не мешали спать даже крики, пока в них не слышалось завывание «псов усталости». Чаще всего это было в субботу, когда сказывались все случившиеся за неделю напасти. Чуя неладное, еще не проснувшись, малыш начинал действовать. Cначала, привлекая внимание, он грациозно потягивался, а если «собаки» не замолкали, уморительно свешивал лапы с тахты: картинкой просто нельзя было не залюбоваться. Но если не помогало и это, котенок вставал и, щурясь на свет, начинал восхождение: с подушки тахты — на полку серванта, оттуда — на спинку тахты и дальше — на крышку серванта. Изящный и ловкий, он проходил сквозь шпалеры флаконов и вазочек, не задев ничего, и там, наверху, расправлял белоснежный свой воротник. Чуть склонив на бок голову с изображением буквы «М» выше глаз, подоткнув себя пышным хвостом, он устраивался Верховным Арбитром, вопрошая беззвучно: «Ну что, мои милые, не накричались еще?» И, «поджимая хвосты», «злые псы» отступали. Ольга Сергеевна брала Леопольда на руки и причитала целуя: «Лепушка, ты у нас самый умный, самый красивый' Ты один меня понимаешь!» — сердиться она уже не могла, и лица домашних светлели. В растроганных объятиях хозяйки было не слишком уютно, но он говорил себе: «Ладно, потерпим… Только бы наша взяла.»