Рассвет на закате
Шрифт:
Во сколько же он встал?
Этот вопрос также был написал на ее лице, потому что он опустил глаза в свой кофе и сказал:
— Я… я не мог уснуть. Я гулял вокруг дома и думал, чем могу быть полезным.
Она кивнула с пониманием и симпатией:
— Я благодарна вам. Правда. Думаю, что я не скоро собралась бы заняться этим.
— И некоторые из этих вещей принадлежат тете Джулии.
— Да.
— Это тяжело, я знаю. Отобрать их для вас?
— Нет. Я крупнее ее. «Но я знаю, куда их деть. По крайней мере, теперь», — подумала она, но не высказалась вслух.
А потом он подождал ее на ступеньках, ведущих в подвал, и взял из рук Элинор кипу приятно пахнущих выстираных вещей.
— Я должен одеться. Куда я могу положить белье?
— В… в сундук, который стоит в холле.
— Хорошо. А вы готовы?
— Да. Последнюю партию белья достанем из сушилки вечером.
— Хорошо. Я сейчас спущусь.
Ступеньки заскрипели под его ногами. А вот когда по ним шла Джулия, они не издавали ни звука.
Чашки, из которых они пили кофе ночью, уже стояли в моечной машине, но с другой стороны, куда ни она, ни Джулия обычно не ставили их. Машинально она вытащила их, затем остановилась. Что она делает? Имеет ли сейчас значение, куда ставить чашки?
Вернулся Бентон, на котором поверх рубашки и джинсов был натянута хлопчатобумажная куртка. Подойдя к двери, он свистнул Чарли, бегавшего по двору, поставил перед ним миску с сухим собачьим кормом и миску воды и сказал, что скоро вернется. Чарли плюхнулся на пол, сразу став похожим на муфту, и незамедлительно задремал.
— Чарли по фамилии Беспечный, — сказал Бентон, широко улыбаясь. — Готовы? Поехали. Кстати, как насчет ключей?
— О, — скорчила слегка глуповатую гримасу Элинор. — Я забыла. И у меня нет ни малейшего представления насчет того, где они могут быть.
Он пожал плечами:
— Ладно, не трудитесь. Чарли!
Мохнатые уши моментально вскинулись.
— Охраняй, Чарли. Охраняй.
— Да вы шутите, — сказала Элинор.
— Ничуть. Чарли не признает незнакомцев. Он разбирается в людях. Теперь он никого не впустит в дом, кроме вас и меня, да еще того парня, который был здесь прошлой ночью. Как его зовут?
— Тони. Тони Мондейн.
— Да, его. — Он открыл дверь, и бледный золотистый свет утреннего солнца залил его широкие плечи, делая его глаза почти зелеными. Он сказал слегка застенчиво: — Надеюсь, я смогу поехать с вами. Мой «пикап» застрял в конце улицы — горючее кончилось.
Хорошо. Вот ответ на еще один вопрос.
Элинор рассмеялась:
— Полагаю, что у нас обоих был вчера не самый удачный день.
— Может быть, остаток времени будет лучше, раз уж нет другого выхода.
— Надеюсь, — пылко отозвалась она, и вышла за дверь.
Его машина была там, где он оставил ее, — на повороте, осыпанная желтыми листьями. Она была ярко-красной с надписью: «Ферма Бонфорд» на двери и с проволокой, закрученной вокруг запора на заднем откидном борту.
Когда они отъехали, Элинор сказала:
— Бен сможет подвести вам немного горючего.
— Бен? Кто это? Господи, не тот ли это ворчливый чудак, который работал у тети, когда я еще был мальчишкой?
— Да, это он.
Она
Так и было. Он появился из задней двери, широко улыбаясь. Это был приземистый мужчина, чей парик не слишком подходил к жидким волосам, торчащим из-под него, — однако человек он был хороший и не лишенный проницательности. Он знал толк в стоящих вещах, а диван розового дерева был тому примером. Он приветливо сказал:
— Доброе утро, Элли. Отличный денек.
Выпрыгнув из своего высокого фургона, она ответила:
— Доброе утро, Джон. Извините, я опоздала.
— Э, девушка, вы не опоздали. Мой проклятый желчный пузырь не дал мне заснуть сегодня, так что я взял свое снаряжение и приехал пораньше.
— И когда вы начнете заботиться о себе? Джон Мосс, это Бентон Бонфорд.
— Здравствуйте, как поживаете? Примите мои соболезнования. Ваша тетя была одной из лучших женщин в мире.
— Согласен, — сказал Бентон.
Но после рукопожатия с любезностями было покончено. Джон Мосс взглянул на Элинор из-под своих бровей цвета соли с перцем и сказал:
— Вы все еще настаиваете на пятнадцати сотнях?
— Абсолютно. И учитывая то, сколько труда вложено в эту вещь, это еще не предел.
— Может быть, мы все же сойдемся на двенадцати сотнях?
Элинор рассмеялась, но покачала головой.
— Проклятье! Тяжело с вами.
— У меня был отличный пример для подражания.
Он засмеялся:
— Я покупаю. Давайте погрузим это, Бен.
Они скрылись в магазине. Элинор и Бентон посторонились, когда Джон и Бен появились снова, вытаскивая обитый бархатом диван с изящно изогнутой спинкой. Бентон тихо сказал Элинор:
— Осмелюсь предположить, что это было не так-то легко, как может показаться.
Элинор тряхнула головой. Прохладный утренний ветерок трепал серебристую прядь ее волос, щекоча щеку, и она машинально убрала ее назад. Она помнила аукцион, во время которого она впервые увидела этот диван. Он стоял на заднем дворе под большим кустом сирени, почти полностью разломанный и пахнущий кошками. Стулья из того же гарнитура, в конце концов, обнаружились на чердаке под навесом для инструментов, совершенно непригодные для сидения, с торчащими наружу пружинами и проволокой.
— Нет, — сказала она, — это вовсе не было легко.
Как она могла объяснить этому гиганту-фермеру, что они потратили много часов — прекрасных часов — на то, чтобы восстановить ослепительную красоту розового дерева, которая предстала перед их глазами сегодня утром при бледном свете солнца. Да его это, наверное, и не заинтересует. И с чего ему интересоваться?
Элинор лишь добавила:
— Мы с июля месяца реставрировали его. А цена нормальная. Джону об этом известно. Кстати, он привезет диван к себе в глубинку и продаст какому-нибудь тупице, что будет довольно просто, и удвоит свои деньги.