Рассвет пламенеет
Шрифт:
— Так, что ли? — спросил Мамынов, взглянув на Василенко.
— Пока что так, — с неохотой признал тот. Но тотчас же неопределенно добавил: — Поживем — увидим.
Мамынов понял, что Василенко только из самолюбия не желает признать себя побежденным. То же самое угадал и Киреев. Это возмутило его, и он решил воспользоваться случаем, чтобы высказать здесь Василенко свою неизменную и определенную точку зрения:
— Владимир Петрович! Не могу выносить ни одной фальшивой ноты, даже если я слышу это в голосе самого близкого мне человека! — «Поживем — увидим». Что означают эти слова? Только вчера мы беседовали, и вы сами сказали, что ошибаетесь в выводах о Симонове. Даже жаловались, что Ткаченко, мол, не то, что Симонов: в боевой обстановке не ищет новых приемов, а воюет по когда-то установившимся правилам, по шаблону! Разве не так?
— Я вижу, перечень вопросов, по которым командир и комиссар расходятся во взглядах, довольно обширен; — с неудовольствием заметил Мамынов и снова взял папиросу, хлопнув крышкой портсигара.
— Я не закончил своей мысли, — невозмутимо продолжал Киреев. — Собственно, мои слова не столько будут обращены к вам, товарищ гвардии полковник, сколько к Владимиру Петровичу. Вышло уж так, что в вашем присутствии я вынужден повторить то, что неоднократно уже говорил своему командиру. — Он в упор посмотрел на Василенко. Тот не выдержал его взгляда и отвернулся. По лицу его скользнула улыбка. А Киреев продолжал:
— Симонов — инженер-строитель по профессии, так сказать, сугубо гражданская личность. В оценке подполковника он выглядит таким плохим, что диву даешься, как это его могли сделать командиром батальона? Скажу откровенно: и я считаю, что он вовсе не идеальный комбат, но зато это хороший русский честный человек. Перед ним, как и перед кадровыми командирами, поставлена задача громить оккупантов. Естественно, что большие события от комбата требуют и больших дел, которые невозможны без умения не теряться перед лицом серьезных испытаний. У Симонова это умение есть, его действия соответствуют принципам и чувству долга советского патриота!.. На наших глазах, судя по патриотическим делам этого Симонова, растет хороший командир. А мы, как предложил было подполковник, — на задворки его?
— Вот что, — встав, сказал твердо Мамынов. — На это дело поставьте крест. Недопустимо только из принципа лишаться хорошего комбата. Вы правы, Сергей Платоныч, из сугубо гражданских людей надо умело растить командиров. Вашу дивизию я передвигаю за «Невольку», на участок соседней. А соседнюю подвинем севернее, против бурунов. Переход ночью. И давайте еще раз скажем себе: самое важное — беречь наши силы для будущих решительных ударов по гитлеровцам.
Появившись на КП первого батальона, Киреев застал там семинар парторгов. Он выслушал рапорт политрука Бугаева, поздоровался, разрешил всем присутствующим садиться и продолжать работу. Сняв пенсне, отвернулся, делая вид, что не интересуется вопросами семинара.
Смутившись, Бугаев заторопился. Потом раздал газеты, брошюры и объявил семинар законченным. Когда люди разошлись, Киреев сказал:
— Вы знаете, товарищ гвардии политрук, я человек сумрачный, признаюсь. Кстати, вы это и сами видите. Но даже мне скучно становится на таком семинаре. Очень скучно, — повторил он без признаков юмора. — Вы не привели ни одного характерного примера по поставленной теме. А сколько их, этих живых, быть может, памятных солдатам, примеров героизма вокруг! Нужно оперировать фактами, конкретными фамилиями. Да нашими же, собственными боевыми делами. — Неожиданно меняя тон, Киреев спросил подошедшего Симонова: — Вы получили приказ о передислокации? О том, что дивизия передвигается правее по фронту?
— Так точно, товарищ гвардии полковой комиссар, получили. Ждем установленного времени, — ответил тот.
Кивком головы Киреев пригласил подойти Бугаева.
— Нам стало известно, — сказал он, — что Гитлер уполномочил Адольфа Розенберга приступить к перестройке хозяйства Кавказа.
— Прохвосты! — громко вырвалось у Симонова.
— Не торопитесь, выслушайте. Фашистская печать разглагольствует, будто Кавказ — это попутный маршрут — куда? Их цель — Москва. Но наша разведка доносит: противник прежде всего стремится овладеть нефтью.
— Ясно.
— Руофф обходит наш корпус с Ногайских степей. Намечается еще примерно два новых направления: Орджоникидзе и Алхан-Чуртская долина за Тереком. Планирование раздела кавказских богатств подтверждает намерение Гитлера везде, где это будет ему доступно, прорываться к Грозному. Не исключены события, — заключил негромко Киреев, — при которых малодушные люди обычно теряют головы. Я говорю, чтобы вы знали, помнили об этом. Пусть вами ни на минуту не овладеет растерянность. Будьте готовы ко всяким неожиданностям — враг обходит нас на правом фланге.
XXII
В ночь перехода на новые позиции над землей висела белая пелена тумана. Симонов с ротой Петелина шел впереди батальона. Солдаты помнили его команду: «Не курить, не разговаривать и не бряцать оружием». Туман был до того густ, что в трех шагах оказалось невозможным различить человека. Петелин шел рядом с Бугаевым. Под ногами пружинила мягкая почва, по сапогам хлестали какие-то стебли.
— Павел, — обратился он к Бугаеву. — Кустарник тут, что ли?
— Это не обычный кустарник.
— А что за чудо?
— Хлопковые поля — хлопок.
— Подумать… И мы топчем его…
Бугаев промолчал. Ему хотелось поскорей добраться до назначенного места, чтобы начать изучение новой позиции. Из тьмы захрипела лошадь, потом показалась ее голова.
— Симонов, — раздался голос невидимого верхового, — ты?
— Я, — ответил Симонов, узнавший по голосу вновь назначенного командира полка майора Булата. — Скоро ли конец этому маршу?
— Противник слева у вас в полукилометре. Располагайся вправо по фронту. Да тишина, тишина должна быть. Там в окопах соседи должны бы оставить своих людей — они покажут…
— Проведешь вперед?
— Для этого жду вас.
Симонов подошел к Петелину.
— С тебя начинаю. Нужно сначала пустить мелкие группы. Осторожненько так. По фронту растягивайся метров на четыреста. Там я оставлю третью роту.
— Понятно!
Обращаясь к Бугаеву, Симонов посоветовал: