Рассвет пламенеет
Шрифт:
— И встретились с разведчиками дивизии, — дополнил Бугаев.
— Да, но рация у них испортилась, допустим.
— Возможно, — подумав, согласился Бугаев. — Это тоже могло случиться.
— Можно же было перебросить на нашу сторону хотя бы одного из разведчиков? Ну, что ты скажешь, политрук?
Бугаев сам очень тревожился за судьбу Рождественского, и переживания Симонова еще больше раздражали его.
— Не былинка же наш комиссар, не затеряется.
— Уж не утешаешь
— У нас нет основания слезу пускать, Андрей Иванович.
— Почтеннейший, я не нуждаюсь в няньке, проворчал Симонов.
Помолчал немного; потом, швырнув в пролом окурок, продолжал:
— Я лично не могу пребывать в полном спокойствии, пока не добьюсь ясного ответа. — Он тяжело поднялся, шагнул к пролому, спиной прислонился к стене. — Я не успокоюсь, пока не узнаю правду.
Бугаев подошел к Симонову.
— Товарищ майор, все же вы неправильно поняли меня, — проговорил он виновато. — В каждой роте, в каждом взводе спрашивают: какие новости о комиссаре? А я, разве я не любил Александра Титыча? Но что же мы можем сделать? Придется ждать.
От далекого Терека донесся грохот рвущихся авиабомб. Обвальным огнем крушили ночь глухие удары зениток. По темному небу в отдалении взбрызгивало множество колючих огненных искр. Трепетные клубки взрывов относило в сторону тыла противника.
— Вот это здорово, слышь! С оживлением вскрикнул Бугаев.
— Чему ты радуешься? — удивился Симонов.
— Нет, вы обратите внимание. Дают жару, а? — восхищался Бугаев. Какая фантастическая картина!
— Товарищ майор, вас к телефону, — крикнул телефонист. — Из полка просят.
Едва коснувшись ухом телефонной трубки, Симонов сразу узнал возбужденный голос гвардии майора Булата.
— Симонов, ночка, ночка-то хороша, а?
— Не имею оснований радоваться. В чем дело?
— Эх, ты — тоже!.. Наши бомбили немцев у Микенской. И знаешь, по чьим данным?
— Нет, не знаю.
— Рождественский на полном разбеге! Действует наша разведка!
— Ну-у! — радостно закричал в трубку Симонов.
Положив телефонную трубку, он потянулся рукой в карман за кисетом, молча улыбаясь.
XXIV
Ночь закончилась спокойно, штаб батальона по-прежнему находился вблизи хатенки с проломом в стене. Наступил жаркий удушливый день. Симонов читал газету, сидя на пороге домика, словно глотая горячий воздух. К нему подошел санитар, протянул записку, сложенную треугольником.
— От военврача Магуры, — пояснил он. — Она просила ответа. Разрешите ожидать?
— Не будет ответа, — громко сказал Симонов, но сейчас же спохватился и поспешил смягчить свой тон. — Идите в санпункт, письменного ответа не будет.
Как только санитар ушел, Симонов прочитал записку: «Товарищ гвардии майор, — писала Магура, — имеете возможность увидеть интересного человека. Срочно приходите, жду. Магура».
Симонов поймал себя на том, что ему не безразлична эта записка. «Ладно, нечего упорствовать, — подумал он, — выяснить надо наши отношения, чтобы до конца все было».
Но не пройдя и трехсот метров, он остановился. Он готов был повернуть обратно, однако уже было поздно. Навстречу ему шла Магура, а рядом с ней вышагивал стройный и подтянутый, рослый красавец майор Ткаченко.
— Здравия желаю, — еще издали закричал Ткаченко. — Що, разопрели? Ось у вас жара, аж вуха сверблять.
— А у вас что, прохладней, наверно?
— Та мой же батальон северней расположен. У нас климат пивничный. Приходь охладиться — гостем будешь.
— Спасибо, — поблагодарил Симонов и пообещал: — вот, может, война кончится скоро, а тогда уж к тебе на галушки…
— Та нащо ждаты, по чарке горилки и зараз бы за будущую победу — приходь.
Симонову не нравился наигранный тон Ткаченко, явно старавшегося помешать Андрею Ивановичу спросить у него: «Вы к нам по делу?». Впрочем, Симонов и не намеревался поставить Ткаченко в такое затруднительное положение.
— Так не прийдешь, ни?
Симонов не ответил. Ткачеснко щелкнул каблуками, вскинул руку к пилотке и четко повернулся. Он ушел, покачиваясь на высоких стройных ногах, не оглядываясь.
— Самоуверенный человек, — сказала Магура, жмурясь от солнца, взглядом провожая майора Ткаченко. — И все-таки он интересный человек. Правда, Андрей Иванович?
— Кому что нравится… О вкусах не спорят, — молвил Симонов. «Что же это, — подумал он, — надо мною смеяться вздумала она, что ли? Интересного мужчину показать решила!»
Они направились к медпункту. Идя в ногу с майором, Тамара Сергеевна продолжала:
— Странный какой-то этот Ткаченко… Как вы думаете, Андрей Иванович?
— Мне кажется, вы сами странная, Тамара Сергеевна.
Помолчав немного, она сказала:
— Искренне удивляюсь тому, что не питаю отвращения к этому Ткаченко. А ведь следовало бы, навязчив он до невозможности. Порой глядит на меня маслеными глазами, потом вдруг задумается. У вас вот, Андрей Иванович, усики щеточкой, седеть начинают, а у него еле-еле намечаются — светлорусые, почти золотистые. Вы не обратили внимания?
— Нет, — сдержанно ответил Симонов. — Его усами не интересовался. Невдомек было, что «золотистые» усики со временем привлекут внимание…