Рассвет пламенеет
Шрифт:
Лишь теперь гитлеровец пришел в себя, стремительно вскочил на колени, поднимая Лену и Рычкова. Радист навалился ему на плечи.
— Хватит! — закричал он молодым звучным голосом. — Вяжите!
Отдышавшись, Лена перевернула немца кверху лицом. Не теряя времени, они приступили к обыску.
Задыхаясь от злобы, гитлеровец спросил:
— Вы знаете немецкий? Скажите прямо: вас… мой кошелек… интересует?
— О, нет!
— Вы хотите перекачать мои деньги себе в карман? Будьте откровенны…
— Меня интересуют ваши документы.
Помолчав, учащенно дыша, офицер снова спросил:
— На моей крови тоже хотите сделать… деньги?
— Дурак! — равнодушно сказала Лена и отвернулась. Закончив передачу, радист погрузил рацию на плечи, и они поспешно двинулись в обратный путь, подталкивая пленного.
— Мы обещали вернуться к заходу солнца, — заметила Лена, — а уже ночь! Нас ждет, беспокоится Александр Титыч… Быстрей бы надо.
— Барин-то этот поворачивается, как слон, — раздраженно сказал Рычков. — Видно боится он за свою шкуру. Да мы его по мягкому месту — пойдет!
Замедлив шаг, Лена поравнялась с Рычковым.
— Пленных бить не принято, — сказала она. — Не марайте руки.
— Чего, чего-о? — удивленно протянул Рычков и затем добавил: — Странно все у вас получается, ей-богу. А если и совсем придется прикокнуть?
Лена не ответила. Рычков шел молча, тяжело двигая ногами, шурша травой. Радист напевал под нос какую-то песенку без слов. Пленный порывался что-то сказать, но на него не обращали внимания.
А Лену постепенно обступали новые и все более мучительные, никак не поддающиеся решению вопросы.
«Почему он так холодно держится со мной? — с напряжением думала она. — Даже не хочет рассказывать, есть ли у него семья и что с ней стало за время войны? А может, он ничего не знает о ней, но свято бережет память?.. Поэтому он не отвечает на мои попытки сблизиться с ним. «Я не свободный человек». А впрочем, все это я сама придумываю. Он, по-видимому, вовсе не понял меня, вот почему ничего и не сказал об этом. Ну, а если он все же скажет когда-нибудь?».
— Боже мой, какие я выдумываю глупости! — вздрагивая, шептала она, но в то же время все сильнее охватывала ее тоска. С обжигающей ее саму удалью и неведомым ей прежде озорством она вдруг подумала: будь что будет!
Лене так хотелось верить, что она возьмет и преодолеет тяжесть вековечных, кем-то установленных правил, сама обо всем спросит у него. Она — девушка, глотнувшая крепкого воздуха войны, — сама решит свою судьбу, сама позаботится о ней.
«А может, лучше не думать о нем? Пусть это будет стоить мне невероятных усилий, не думать, не думать».
Но только они встретились в условленном месте и Рождественский тотчас занялся пленным гитлеровским офицером, не сказав ей ни слова привета, — в глубине ее глаз что-то вдруг беспокойно забилось, затрепетало… Ей показалось, что она вот-вот заплачет.
Хорошо, что стояла ночь и никто не мог этого заметить.
Темно-синяя туча закрывала полнеба. Она неподвижно висела над степью. Из-за тучи выглядывали бледные звезды. Временами слышалась мелкая дробь пулеметных очередей, доносимых ветром. Даже в позднюю пору не затихала яростная борьба. Это радовало Лену. Чувствовалось, что наша сила перерастала силу оккупантов. Девушка вспоминала, как на долгом пути отступления, бывало, говорили бойцы: «Тихо-то как! Должно быть, сейчас опять вражеские танки навалятся?»
… Заканчивая допрос, Рождественский спросил пленного:
— Ваша трофейная команда придана группе войск, наступавших в направлении Червленной? Вы подчиняетесь генералу Руоффу?
Лена перевела вопрос, пленный угрюмо наклонил голову:
— Да.
— А вам не приходилось ночевать на безымянном хуторе? Я напомню: хутор расположен в двух километрах от канала «Неволька». Это напротив станции Калиновской. Припомните, господин капитан…
Пленный промолчал.
Поняв, что допрос закончен, Рычков торопливо поднялся с земли, но не пошел вместе с Рождественским и Леной. Он остался с пленным и догнал их спустя несколько минут.
— Вот, понимаете, Лена, — заговорил он, немного волнуясь. — Степь-то эта чрезвычайно сера в данный момент. А тут грянет весна — опять все чисто тут зазеленеет, снова жизнь тут пойдет разлюли-малина!
— Ты к чему это про весну заговорил? — спросила Лена.
— Я? А ни к чему. Просто так.
— Вот еще! — улыбнулась девушка. — Расчувствовался!
Рождественский продолжал идти, не оглядываясь. Ускорив шаг, Лена поравнялась с ним.
— Александр Титыч, вы не думаете, что вражеская контрразведка может по нашим следам…
Не замедляя шага, Рождественский взглянул на Лену.
— Об этом я уже думал… Пленный назвал нас «господа разведка!» Помните? Это может означать, что их контрразведка даже трофейщиков поставила в известность о наших действиях.
— А в Алпатово… вот примерно так и явимся?
— Нас встретят. Идти туда наугад, что босую ногу поставить в муравейник. Очутившийся рядом Рычков заговорил равнодушно:
— Допустим, что все же наткнемся? — он помолчал, ожидая ответа, затем сказал решительно: — Я уж скажу напрямик: буду зубами грызть, а не дамся!
Радист поддержал его молодо и уверенно:
— На таран? Правильно. Двум смертям не бывать.
Лена поглядела на Рождественского. Ей показалось, что он ждет ее слова.