Рассвет пламенеет
Шрифт:
— Из чего это видно? — допытывался Рождественский.
— А вот из чего: между Алпатовом и Ищерской траншеи стали они копать. И к северу, даже за «Невольку», бревна возят. Наши тамошние говорят — огромные строят окопы, как хаты, словно собираются в них зимовать.
Молчавший до сих пор колхозник, человек лет пятидесяти, в коротенькой телогрейке, с живым, подвижным, смуглым лицом неторопливо рассказывал о том, что в Наурской у Терека часть противника готовила к спуску понтоны. Потом все имущество вдруг было погружено на машины, и понтонеры ночью уехали неизвестно куда.
«Значит, нужно пробираться вперед, к Ищерской», — решил Рождественский, мысленно уже намечая дорогу.
Из сеней его негромко окликнул женский голос:
— Титович, девушка спрашивает про вас.
Рождественский встал и быстро вышел во двор, где его поджидала Лена.
— Лена… ты? — вполголоса спросил он.
Вместо ответа она быстро взяла его за руку, увлекла в глубину поднавеса с тростниковой крышей. Ей не хотелось, чтобы в эту минуту он видел ее лицо. Оно сегодня было у нее детски счастливое, потому что оказалось, что она умеет проникнуть здесь в любую улицу огромной станицы, в глазах немцев сходя за деревенскую девушку в своем ситцевом платьице. А знание немецкого языка помогало ей быстро оценивать состояние духа — настроение солдат во вражеском стане. И ей теперь приятно было сознавать, что она оказалась полезной для дела разведки. Рычкову — тому тяжелей, хотя и он наряжен в одежду местного парня. Он поэтому не мог столько узнать, сколько узнала она.
— Не пришла бы, поверьте, но есть хорошие новости, — заговорила девушка мягким полушепотом. — Я подумала, что, может, их надо немедленно передать нашему командованию?
И Лена тотчас стала рассказывать обо всем, что она выследила за прошедший день и что слышала. У нее сложилось впечатление, что гитлеровцы начали уже отступать, потому что они оттягивают свои тылы.
Рассказывая об этом, говорила она все тише и тише и вся трепетала, хотя здесь никто их не видел и никто не мог подслушать. Стоя с Рождественским рядом, Лена слышала его дыхание. Ей казалось, что он ловит каждое ее слово, и она боялась выдать свои тайные мысли и чувства, которые возникли у нее совсем недавно. Быть может, именно это и привело ее сюда совсем не вовремя. Поэтому она словно уже начала чувствовать, что сделала какую-то ошибку или, по крайней мере, собиралась совершить ее, из-за своего стремления увидеться с Рождественским не только для того, чтобы сообщить ему хорошие новости. Да, что-то иное толкало ее к нему.
XXVI
Рано утром Лена и Рычков вышли окраиной за станицу в поле.
В это утро грохот артиллерийской канонады слышался ближе, чем вчера. Противник откатывался на север. Впервые с начала войны всем сердцем почувствовала Лена начало великой радости на родной земле и мысленно представляла обескураженные физиономии отступающих гитлеровцев.
Теперь разведчикам предстояло действовать еще активнее и смелее. Рождественский сказал, что к завтрашнему дню они должны перейти в Алпатово, а сегодня еще нужно было пробраться к своей рации, передать сведения, снять радиопередатчик и явиться на условный пункт.
После встречи группы Рождественского с разведчиками дивизии рация была установлена на чердаке пустого домика. Он стоял неподалеку от «Невольки» меж двух бугров, заросших бурьяном и дикой коноплей. К этому домику Рычков пробирался уже второй раз, а Лена даже не знала, где он находится. Ей не терпелось скорее передать сведения. «Противник оттягивает основные силы к Ищерской». Как будет воспринята эта новость в штабе дивизии? Об этом она думала всю дорогу.
Еще не взобравшись на бугор, откуда был виден домик, Лена услышала голоса и смех. Это было для нее так неожиданно, что она даже не сразу присела в траву, а, похолодев, стояла и слушала чужой говор. С вершины бугра она увидела колодец, рядом чернел обгорелый, давно подбитый танк и стояли три грузовые автомашины. У домика на разостланном брезенте, греясь на солнце, лежали гитлеровцы.
— Вот те два! — чуть слышно протянул Николай, отползая назад. — Караси, а? Расположились-то как привольно! Эх, не застукали бы нашу рацию…
Лена молчала.
— Ну, что же делать все-таки? — спрашивал Рычков.
— Не будут они зимовать здесь… Подождем, Коля. Радиста выручать нужно.
Они подались немного назад в густую заросль травы. Лежали, не переговариваясь, пока не загудели моторы грузовиков. На брезенте все еще нежились двое солдат. На дворе осталась только одна машина. Они, по-видимому, никуда не торопились.
Уже совсем вечерело, но пустынная степь все еще глухо звучала. Издалека доносилось выстукивание пулеметов. За «Неволькой», в лиловой туманно дымке, заунывно воя, возвращались на свои базы «Юнкерсы». Неподалеку от колодца один из солдат развел костер. Второй, продолжая лежать на брезенте, выпускал изо рта колечки дыма и рассекал их хлыстом, видимо, увлеченный этим занятием.
Когда Рычков и Лена подползли к обгорелому танку, из домика вдруг вышел третий немец. С полотенцем на левом плече он направился к колодцу. Был он в нижней рубашке, с полосатыми подтяжками поверх нее. Солдат, разжигавший костер, бросился к колодцу, торопливо опуская бадью, но этот, в подтяжках, сказал пренебрежительно:
— Вэк! — и сам схватился за шест.
Другой солдат, лежавший на брезенте, тоже поднялся и подошел к колодцу.
— А этот? Что он лопочет? — тихонько спросил Рычков.
— Немец в подтяжках — капитан, вот что…
— Значит — карась, ого! Я вот сейчас… идем!..
Лена успела схватить Рычкова за руку.
— Подожди!
Разгоревшееся пламя сгущало наступающие сумерки, но с такого близкого расстояния можно было стрелять без промаха.
— Снимем этих двух, — сказала Лена. — Капитана — живьем!
Широко расставив ноги, брызгаясь пеной, капитан намылил лицо и шею. Солдат держал наготове котелок с водой. Девушка встала, медленно двинулась к колодцу. В ее руке и в руке Рычкова тускло поблескивали пистолеты «ТТ». гитлеровцы не замечали приближающихся.
— Здравия желаю, гер капитан! — с ожесточением вскрикнул Рычков. Одновременно грянули два выстрела.
Капитан откачнулся назад и открыл замыленные глаза. Повелительный женский голос приказал по-немецки:
— Ложись, собака!
Офицер рванулся к дому. Быть может, он торопился схватить оружие. Но Рычков метнулся наперерез и выбросил ноги, — взмахнув руками, капитан рухнул на левый бок.
— Карр-рась! — процедил сквозь стиснутые зубы Рычков. — Не дрыгай! — Он навалился всем своим исхудавшим телом на капитана, выворачивая ему руки назад. — Вяжи-ка, Лена!
Спрыгнув с чердака, к ним подбежал радист. Он видел Рычкова и Лену еще днем, однако выбраться из своего укрытия не решился.