Разочарованный странник
Шрифт:
Оглядевшись, было понятно, что городок в основном состоит из домов частного сектора и что это старые эстонские постройки. Городскую площадь окружали многоквартирные трёх-пятиэтажные кирпичные дома 50-х годов, в нижних этажах которых располагались магазины типа сельпо. На площади, кроме нас, никого не было. И мы пошли к улице, где на угловом здании висела понравившаяся нам вывеска «Столовая». На указателе соседнего дома было написано «улица Мира», что добавило оптимизма, и мы прибавили шаг. Слева в конце этой улицы был виден возвышающийся Михайловский собор и мощные монастырские стены. Тут мы уже нисколько не сомневались, что идём в правильном направлении. Однако, вид Михайловского собора с монастырскими стенами
Пройдя по гранитной брусчатке через арку Святых ворот, нас встретил старый седой монах с метлой в руках. Поздоровавшись с ним и перекрестившись на Никольскую церковь, стоявшую тут же напротив, мы были поражены тем, что сам монастырь находился где-то внизу, в огромном овраге. В проходе под Никольским храмом на стенах за деревянными перилами были размещены большие иконы Божией Матери и первая из них – Споручница грешных.
Выйдя из-под Никольской церкви, перед нами открылся дивный вид на Успенскую соборную церковь обители, которая находилась где-то там, внизу, и над её куполами зеленели деревья. Вообще весь монастырь утопал в зелени, склоны холмов были покрыты зарослями густого кустарника и клёнов, у основания которых лежали большие камни, обросшие мхом. Вниз вела искусно уложенная каменной брусчаткой дорога, которую называли Корнилиевской дорожкой или Кровавым путём.
Как уже потом мы узнали, история обители повествует, что царь Иоанн Васильевич Грозный после учинённого «Новгородского погрома» в 1570 году, отправился в Псков, где по чьему-то навету был разгневан и на Псково-Печорского игумена Корнилия, заподозрив его в сговоре с князем Курбским. И когда игумен со священством вышел за ворота встречать царя, то Иван Грозный, в порыве гнева выхватил меч и обезглавил Корнилия. Но вспышка гнева быстро прошла, Иван Васильевич тут же раскаялся, взял обезглавленное тело игумена на руки и понёс его вниз в обитель по этой самой дороге, обагряя её кровью мученика. От того и спуск этот стал называться Кровавым путём, а игумен обители Корнилий был прославлен Церковью в лике святых, как преподобномученик и его святые мощи с тех пор почивают в Успенском соборе монастыря.
Спускаясь вниз по Корнилиевской дорожке, я всё более и более погружался в тишину древней обители. Особенно меня пленяло то, что монастырь никогда не закрывался с его основания в XV веке, и с тех пор монашеская жизнь в нём не прекращалась. Мне здесь сразу понравилось и как-то всё пришлось по душе само собой. Внизу у часовни пахло кислыми щами и дымком, так как рядом находилась трапезная, и этот запах только усилил впечатления. Напившись воды у колодца, мы поднялись по лестнице на Успенскую площадь, к храму. И тут я увидел звонницу с огромными колоколами. Такую конструкцию я видел впервые. Здесь раскачивался не язык колокола, а сам колокол за привязанный к деревянному коромыслу канат, свисающий почти до земли и заканчивающийся петлёй. Звонарь брался руками за канат, вставлял в петлю ногу и мерно раскачивал колокол. Но сейчас звона не было и канаты висели надетые петлями на пики металлической ограды. На башенные часы звонницы указывал рукой изображённый на стене ангел, напоминающий о скоротечности времени.
В Успенском соборе на литургии только что прочитали Евангелие. В полумраке пещерного храма, меня поразила необычность внутреннего пространства, простота пения народного хора, в котором в основном были женщины всех возрастов. И эта молитвенная простота пронизывала весь храм, и я не чувствовал себя каким-то гостем из Москвы. Для меня вдруг стали родными эти простые приветливые и открытые лица со светлым взглядом. И было как-то легко и радостно на душе – благодатно.
Стоя перед чудотворной иконой Успения Божией Матери, я всматривался в этот древний образ и думал о том, как было бы хорошо остаться здесь навсегда и ежедневно ощущать эту молитвенную благодать, видеть эти старинные намоленные веками иконы, слышать это простое пение. А ещё было бы здорово оказаться на послушании в мастерской иконописца отца Зинона там, на Святой горке, и постигать искусство иконописи под его руководством….
– Пошли. Нам нужно ещё найти эту Татьяну, – толкнул меня в бок Димка.
– Эх, отец… какую ещё Татьяну?.. А, ну да.
Мы подошли к раке с мощами преподобномученика Корнилия, сделали земной поклон и приложились к Печорскому игумену. В храме пропели «Отче наш» и мы отправились искать нужную нам улицу и дом, в котором живёт та самая Татьяна, которая представлялась мне этакой Пистимеей, замотанной во всё черное.
С погодой нам повезло. Утро было безоблачным и предвещало хороший тёплый день. Прозрачной свежестью воздуха я никак не мог надышаться. Всё время хотелось сделать глубокий-глубокий вдох во все лёгкие. Мы проходили мимо домов с садами и огородами и такой же должен быть тот, который нам нужен. И дом этот мы нашли быстро, обычный деревенский домишко со следами времени. Войдя во двор нас встретила хозяйка дома – Татьяна. На вид очень приветливая молодая девушка, наша ровесница.
– Здравствуйте! Вы Татьяна?
– Да. Вас кто-то ко мне прислал? – переспросила она, загадочно глядя на нас.
– Ну да, вот даже записку передали, вроде верительной грамоты.
Все засмеялись. Татьяна развернула записку.
– А! Так это Александр с Татьяной из Москвы. Они приезжают к отцу Адриану и были здесь недавно, где-то в начале лета. Я их давно знаю. Очень хорошие ребята, батюшкины чада. Заходите, – пригласила Татьяна не переставая говорить.
Мы поставили в сенях сумки, прошли в комнату и сели за стол. В комнате было просто и всё самое необходимое. Конечно, городскому жителю и уж тем более столичному гостю весь этот деревенский быт может показаться аскетичным с весьма непривычными бытовыми условиями. Но люди в этом городе живут, и какой-то другой жизни не представляют. Например, Татьяна переехала в Печоры лет семь назад вслед за своим духовным отцом, игуменом Адрианом. И таких, как она, здесь было много. Все они переехали из своих городов, чтобы жить рядом со своими духовниками и общаться со старцами, быть под их духовным присмотром. Ради этого некоторые даже продали свои квартиры в Москве и купили жильё здесь, в Печорах. Такова была сила духовного окормления печорских старцев.
За чаепитием Татьяна рассказывала нам о городе, о её жителях, о Псково-Печерском монастыре и его насельниках, и конечно же о старцах. За этот час сидя за столом мы узнали о монашеской жизни и о старцах столько, сколько не узнали бы в Москве за десять лет. Перед нами раскрывались картины современной истории монастыря: суровый нрав прежнего наместника, отца Гавриила; жизнь, подвиги и куролесы насельников; рассказы о старце отце Иоанне и о батюшке отце Адриане, духовным чадом которого была хозяйка этого дома. Наконец Татьяна спохватилась, что нас нужно у кого-то поселить на ночь, и отвела нас в дом к некой Екатерине, доброй пожилой женщине у которой уже были несколько жильцов, но и для нас у неё нашлось место.
Для нас с Дмитрием было всё обычно, но вскоре среди обычного мы стали замечать необычное. Так как отец Адриан, с самого своего приезда в Псково-Печерский монастырь в 1975 году, проводил «отчитки» бесноватых в Сретенском храме, то контингент приезжающих в Печоры людей состоял в основном из его «пациентов». Среди прочих жильцов именно такие стали нашими соседями в доме у Екатерины.
Ночь у меня была беспокойной. Со мной в комнате соседнюю койку занимал полноватый мужчина лет сорока пяти, похожий на сельского бухгалтера. Когда мы улеглись спать и погасили свет я уже начинал дремать, как вдруг этот мужчина вскочил, тяжело дыша, как будто его кто-то душит, схватил в темноте стоящую у кровати бутылку с водой и стал себя поливать, фыркая и умывая лицо. Как потом оказалось в бутылке была Крещенская вода. И так в течении всей ночи повторялось раза три. Он снова вскакивал, издавая испуганный звук, я тоже просыпался вместе с ним и уже боялся заснуть, потому как не знал, что можно ещё ожидать от этого явно болящего человека. И ещё сильно донимали блохи.
В это время в Псково-Печерском монастыре жил и трудился иконописец архимандрит Зинон. И к нему не мало приезжало художников, иконописцев жаждущих стать его учениками и получить урок иконописания или просто пообщаться с именитым мастером, возродившим технику древней живописи. И утром, сидя за столом я вдруг увидел, как с чердака высунулась чья-то нога, нащупывающая ступеньку приставной лестницы. Оттуда спустилась хрупкая девушка с утончёнными чертами лица, которая как раз и была почитательницей искусства отца Зинона, иконописцем из Москвы. Вначале мы были удивлены её сошествием с чердака, но пригласив к нам за стол, мы познакомились и сразу нашли общий язык. Как говорится «рыбак рыбака видит издалека». Но то, что Ирина – так звали девушку – спит на чердаке, конечно, нас удивило и мы подумали, что ей просто не хватило места. Оказывается, это не так. Ирина сама попросила хозяйку туда её поселить. Так она смиряла себя, ведя аскетический образ жизни, проводя на чердаке свободное время в уединённой молитве. Позже, уже в мастерской отца Зинона на Святой горке, когда мы поближе познакомились, я смотрел на её работы восхищаясь утончённостью мастерства. Она была настоящим иконописцем от Бога, и глядя на написанные ею иконы хотелось молиться, потому что они были воплощением молитвы.