Редактор Линге
Шрифт:
— Благодарю васъ, господинъ директоръ; благодарю, благодарю…
Медвдя душили слезы.
Директоръ посмотрлъ на него, кивнулъ ему и сказалъ коротко, короче, чмъ обыкновенно.
— Это все, что я хотлъ вамъ сказать, Хойбро, вы можете итти.
Въ возбужденіи Хойбро еще разъ поблагодарилъ и вышелъ.
Онъ стоялъ около своего бюро, мысли его совсмъ перемшались, перепутались. Зналъ ли Линге что-нибудь? Если бы онъ что-нибудь зналъ, онъ погубилъ бы его безъ всякихъ разговоровъ, если не сегодня, такъ завтра. Ахъ, если бъ онъ могъ скоре все выплатить и взять обратно бумаги! Сегодняшній день былъ полонъ безпокойствъ и неожиданностей: рано утромъ презрніе со стороны Шарлотты, потомъ это пожатіе руки, согрвшее его немного, и, наконецъ, это хорошее отношеніе начальника, — оно произвело на него больше впечатлнія, чмъ что-либо другое, да, больше, чмъ все другое. Если бъ онъ могъ вывести этого стараго честнаго человка изъ его заблужденія.
Вернувшись вечеромъ домой, онъ зажегъ лампу, заперъ на ключъ дверь и слъ озабоченно въ качалку. Черезъ полчаса кто-то постучался къ нему въ дверь, но онъ не двинулся. Еще разъ постучали, но онъ все-таки не отворилъ; онъ потушилъ лампу и продолжалъ неподвижно сидть въ кресл. Боже мой, неужели это была Шарлотта? Онъ не въ состояніи видть ее сейчасъ; она тоже, вроятно, прочла «Новости» и составила теперь о немъ мнніе: что онъ ей скажетъ, что онъ отвтитъ на первый же ея вопросъ?
Впрочемъ, можетъ быть, это и не Шарлотта, а если это была она, ей просто, быть можетъ, хотлось посмяться надъ нимъ; ничего нтъ невроятнаго въ этомъ! Почемъ онъ знаетъ!
Стукъ прекратился. Онъ продолжалъ сидти въ этомъ кресл, онъ даже заснулъ въ немъ и проснулся уже ночью, въ темнот, весь похолодвшій; ноги и руки у него отекли, голова была тяжелая, смутная. Который теперь можетъ быть часъ?
Образъ жизни его не совсмъ безупреченъ…
Онъ подошелъ къ окну и поднялъ гардину. Лунный свтъ, тихая погода, тишина; по улиц идетъ какой-то служащій, единственный живой человкъ, котораго видно; благодаря свту газовыхъ фонарей, онъ видитъ, что у служащаго рыжая широкая борода и мховая шапка. Ну что же такое? Разв не все ли ему равно, есть ли борода у этого человка или нтъ? Разв не лучше всего раздться и лечь спать?
Вдругъ онъ останавливается и задерживаетъ. дыханіе. Онъ слышитъ легкій шумъ внизу: какъ будто катятъ и тащатъ какой-то предметъ. Онъ снова подходитъ къ окну и видитъ, что служащій остановился внизу, какъ разъ передъ дверью. Что тамъ происходитъ? Что тамъ выкатываютъ? Онъ пріоткрываетъ немножко окно и смотритъ внизъ. Велосипедъ, — да, велосипедъ медленно, осторожно появляется изъ двери, его ведетъ Шарлотта. Служащій помогаетъ ей. Потомъ Шарлотта отдаетъ ему велосипедъ и говоритъ что-то, тихо называетъ какое-то имя, адресъ, и проситъ служащаго завтра пораньше принести ей деньги, которыя ему дадутъ за велосипедъ.
Но что это былъ за адресъ? И почему она отослала велосипедъ? Онъ отправленъ въ ломбардъ. Хойбро зналъ этотъ адресъ очень хорошо, — это домъ, тамъ внизу, въ город, гд были заложены и его собственныя вещи. А теперь и велосипедъ попалъ туда.
XVI
Въ бюро «Новостей» стало тише. Неустойчивость Линге въ политик пугала его друзей; только кое-кто изъ самыхъ преданныхъ собрались, чтобы образовать нейтральную партію: одинъ адвокатъ, два профессора, три-четыре дамы, занимающіяся политикой; они посщали его довольно часто и участвовали въ его листк. Никто не зналъ, къ кому же, въ конц концовъ, принадлежитъ Линге.
Да онъ и самъ этого не зналъ. Въ бюро, зарывшись въ газеты и бумаги, въ мрачномъ настроеніи, разочарованный, убитый, сидитъ Линге въ своемъ кресл и размышляетъ. Его кресло когда-то можно было сравнить съ трономъ; теперь же его съ трудомъ можно считать за устойчивую скамейку. Самъ онъ низведенъ до обыкновеннаго редактора, уличеннаго въ ошибкахъ, въ колебаніихъ и даже въ недобросовстности. И чего только не бываетъ на бломъ свт!
Послдніе дни были очень тяжелыми для Линге. Противъ всхъ ожиданій, когда онъ отправился въ назначенный вечеръ съ фру Дагни въ театръ, онъ былъ отвергнутъ самымъ ршительнымъ образомъ: да, эта честная женщина чуть было не выставила его за дверь. Не будучи увреннымъ въ своей побд, онъ никогда не рисковалъ, а вотъ тутъ его горячее сердце увлекло и поставило его въ неловкое положеніе по отношенію къ этой холодной, разсчетливой женщин! Онъ не могъ понять этого. Правда, онъ не могъ доставить фру Дагни удовольствія, достать орденъ для ея мужа. Вс обстоятельства были противъ него, — министерство пало, его псня была спта; но онъ надялся, что фру Дагни въ немъ самомъ что-нибудь нашла, что она цнила его личность. Ну, а оказалось, что этотъ орденъ, дйствительно, имлъ значеніе для этой женщины, и между ними все было кончено, разъ онъ его не могъ достать. Разв это не смшно! Онъ, вдь, ничего не сдлалъ; онъ только обнялъ ее за талію, смялся про себя тихо: хи-хи-хи, ты моя, ты моя! Вдругъ она ушла въ свою спальню и повернула ключъ въ замк. Она предоставила старой фрёкэнъ Гуде проводить его до дверей; таковъ былъ грустный конецъ этого визита.
Много ночей Линге спалъ опять съ сжатыми кулаками, какъ въ свои первые студенческіе годы. Куда бы онъ ни обращался, всюду онъ получалъ отказъ. Превратности судьбы брали верхъ: брошюра Хойбро причинила ему много непріятностей и досады. Что ему длать съ этой статьей? Пройти мимо, обратить все въ шутку? Теперь уже больше не было фру Дагни, которая просила бы за этого дурака съ блуждающей кометой. Нужно высмять его и заглушить его слова смхомъ людей. А съ съ другой стороны, благоразумно ли связываться съ нимъ? Богъ знаетъ, на что онъ способенъ; отъ негодяя всего можно ждать. Линге ршилъ умолчать и о стать и объ автор. Это будетъ самымъ благороднымъ. Кром того, онъ зналъ, что если онъ будетъ молчать, то и другія газеты будутъ молчать, включая и «Норвежца», который будетъ ждать, пока Линге скажетъ свое слово, и тогда все это дло будетъ навки погребено.
Но черезъ дв недли Линге измнилъ свое ршеніе, — онъ не могъ спать въ такое время; нтъ, на это онъ не способенъ. Во всякомъ случа, онъ долженъ указать на то, что «Новости» очень хорошо освдомленный листокъ и что ему извстенъ анонимный клеветникъ. Человкъ этотъ служитъ въ такомъ-то и такомъ-то банк, противъ его образа жизни, можетъ быть, ничего нельзя сказать, — этого Линге не знаетъ; онъ попробуетъ сдлать намекъ на не совсмъ хорошіе отзывы. Человкъ, котораго выдаютъ собственные друзья, не совсмъ чистъ, а Андрэ Бондезенъ назвалъ его болваномъ и разбойникомъ. Для большей врности Линге послалъ опытнаго Лепорелло къ начальнику Хойбро, чтобы справиться о немъ; но тамъ ему указали на дверь. Линге находитъ, что это начинаетъ переходить всякія границы; человку, приходившему отъ «Новостей», отъ него, указали на дверь? Онъ возмущенъ и отправляется самъ лично къ директору банка во имя порядка и закона. Онъ еще чувствуетъ въ себ прежнюю силу, и съ высоко поднятой головой, какъ человкъ, который никогда не сгибается и не колеблется, онъ входитъ въ банкъ. Съ глазу на глазъ съ директоромъ онъ говоритъ ему, зачмъ онъ именно пришелъ, — пожалуйста, книги!
Дверь вжливо, любезно открылась передъ нимъ и столь же любезно закрылась за нимъ.
Терпніе Линге лопнуло. Онъ отправился въ свое бюро и написалъ съ сверкающими глазами первую замтку. Образъ жизни автора памфлета былъ небезупреченъ, а слава о немъ очень нехорошая.
Брошюра Хойбро была такой несправедливой, такой односторонней, что гнвъ Линге былъ вполн понятенъ. Ахъ, какая она была односторонняя! Человка съ такими большими заслугами и съ такимъ добрымъ сердцемъ, какъ Линге, нельзя было подвергать насмшкамъ страны, даже если бы онъ дйствительно длалъ перевороты въ политик, чтобы придать значеніе своему листку. Среди всхъ этихъ непріятностей Линге не думалъ только объ одномъ себ. Разв онъ забылъ бднаго поэта на Торденскіольдгассе?
Линге не лишилъ его своей помощи. До сихъ поръ Фредрикъ Илэнъ занималъ мсто въ бюро «Новостей», но теперь пусть онъ убирается. Линге нашелъ другого человка на его мсто, какъ разъ этого новаго, многообщающаго генія съ Торденскіольдгассе. Линге прочелъ его начатый романъ и нашелъ въ немъ большія достоинства; нельзя допустить, чтобы гибнулъ талантъ, нужно его поддержать. При этой мысли Линге опять сдлался широкой натурой, опять обнаружилъ свое превосходное качество — помогать талантамъ по сил возможности. Онъ отворяетъ дверь и кричитъ: